- Ты старший, нам тебя слушать. Только не обидеть бы зря человека. Вчера опять говорили мне, будто сзывает он к себе кобзарей. Из самой Киевщины они идут к нему.

Уля молчала. Спор занимал ее, но здесь, при людях, она во всем держала сторону мужа. Посторонний мог бы подумать, что присутствие слепцов ничем ее не стесняет. Но для Ули все они были «зрячими». Долгая жизнь со слепыми сделала ее чуткой к самым сокровенным помыслам их. Для нее и для Остапа они были воинами, ратниками невиданного в мире ополчения песенников. Она гордилась мужем и как-то сказала ему: «Ты войсковой хорунжий: со всей губернии слепые казаки в твоем полку». Он усмехнулся, но промолчал. В народе давно уже называли кобзарей воинами, не Уле принадлежало это сравнение. И жили кобзари коштом. Обычаи музыкантского цеха соблюдались всеми. Не она ли, Уля, принимала от слепцов медные пятаки в отчисление на нужды цеха! Не ее ли называл Остап при людях слепецким поскарбием. Она заметила, как нехотя согласились все с Вересаем и больше не заговаривали о музыканте. Но, видимо, эта уступчивость кобзарей породила у Остапа сомнение в собственной правоте.

- Уля! - неожиданно воскликнул он, поднимаясь со скамьи. - Подавай сапоги да чистую свитку!

Потом, обратившись к гостям, сказал тоном примирения:

- Пойду-ка я сам того музыканта проведаю!

- И то, правда! - поддакнул Федько. - Долго ли ходить будешь? Ждать ли тебя?

- Как бог ласт. Хату берегите! - строго наказал Вересай, подавая руку жене. Уля повела его переодеваться за ситцевую занавеску, где над застланной солдатским одеялом кроватью висела рядом с дедовской саблей вышитая ею праздничная белая рубаха.

Часом позже Вересай уже брел по шляху тем неторопливым шагом, благодаря которому сохраняют силы привычные к странствиям кобзари. Рядом, подняв увенчанную косами голову, неслышно ступала Уля, жена, его поводырь, «дорожная лукавица», как называли ее в усадьбах, обязанная не сказать ничего лишнего и обо всем разведать. Ведь она вела Остапа Вересая, кобзарного хорунжего, которого слушали в Киеве, в ученых домах и на полковых сборах.

Уля старалась мысленно представить себе петербургского музыканта, человека, который, по словам кобзарей, был самым большим песенником в России. Ее интересовало, споет ли приезжий лучше Остапа.

Они свернули со шляха и вошли в небольшую деревню с покосившейся церквушкой. Вересай намеревался зайти к знакомому дьячку. Он хотел попросить дьячка прочесть ему листок, оставленный прохожим школяром.

Хаты, крытые по-польски, сколками, белели в темных, огороженных плетнями садах. Уля без труда нашла хату дьячка Середы; возле нее стояли два слепца и тянули «Лазаря». То и дело прерывая пение, они кланялись и спрашивали в один голос высунувшегося из окна дьячка:

- Здоровы ли будете?

- Здоровы, - басовито отвечал дьячок.

- Не было ли тяжелых снов у вас?

- Не было.

- Не приходил ли во сне беглый монах за подаянием?

- Не приходил, - терпеливо отвечал дьячок, не видя возможности избавиться от назойливых слепцов.

- Остап, уйми их! - обрадовался он, заметив кобзаря. - Надоели так, что беглому монаху станешь рад!

Вересай подошел ближе и, узнав слепцов по голосу, отрывисто крикнул:

- Игнат, Федор... брысь, бисовы дети!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.