Много ли добра сделал ты казаче.
Много ли беглянок по тебе заплачет?
Голос его то вдруг становился дрожащим, расслабленным, то обретал твердость. Глинка ждал: вот-вот заплачет кобзарь - таким печальным делалось его лицо, так безжизненно повисали его руки. «Артист», - думал Глинка, не отрывая взгляда от его рук. Они цепко и быстро перебирали струны.
- Остап, едем со мной в Петербург! Большим певцом станешь! - сказал он, дослушав песню до конца. - В капеллу тебя возьму.
- Нет, барин, меня казаки не пустят, а за слова твои спасибо! Кланяйся, Уля, барину и объяви кобзарям: в великой дружбе им быть с ним! Виноват я перед тобой, не верил этакому чуду, не внял тому, что молва о тебе разнесла.
... Рассвет застал Глинку в заставленной цветами оранжерее. Он спал, забыв о Тарковском, успокоенный и всем довольный. Нотные листы с набросками арий из «Руслана» белели на солнце. Во сне он продолжал писать музыку, а проснулся с ощущением легкости в теле, хотя спал мало. Теперь он твердо знал, что именно Остапа ему не хватало для успешной работы над оперой. Надо сделать так, чтобы жил он где-то поблизости.
Днем дворовые привели Вересая и Улю нз деревни. Хату отвели ему рядом с жильем Гулака Артемовского и певчих-малолеток. А днем позже, выпросив у пана Тарновского лошадей. Глинка поехал с ними в кобзарный гурт.
У кобзарной хаты встретили их заждавшиеся Остапа слепцы. Вересай поклонился им и сказал:
- Снимите шапки: пан Глинка здесь, с нами!
И вновь они сидели за столом в ожидании, что скажет Остап, и ловя каждое оброненное Глинкой слово.
Они услышали, что приезжий расплачивается за Гулака, жертвует на музыкальный цех, на свечу. Слепцы поняли, что в церковь Глинка и Остап пойдут теперь же, и Вересай почему-то торопится освятить в церкви их встречу с приезжим.
Большинство слепцов осталось ждать в хате, а некоторые побрели к церкви. Они не знали, как удивился Глинка, увидев там свечу толщиной в бревно. Она стояла на полу, и пламя, казалось, лизало черные лики святых. Свеча трещала, дымила. Но Остап был рад за свой цех, которому приезжий оказал такое внимание. Потом он провозгласил в торжественной тишине храма:
- Ныне отпускаем казака Гулака Артемовского в Петербург.
- Вот и проводили мы тебя в столицу, - шепнул Остап Михаилу Ивановичу, когда вышли на паперть. - Теперь бери наших певчих!
Утром, простившись с Остапом, Глинка уехал в Ромны на ярмарку. Вернувшись оттуда к Тарновскому, он захватил хлопчиков и отправился в Петербург.
А в это время на дороге, ведущей в Качановку, Остапа Вересая встретил рослый, одетый, как семинарист, путник с волосами, подстриженными в скобку.
- Дядя Остап, здоровы ли? То я, Тарас. Или не помните?
- Тарасе? - зашептал старик, быстро схватив его руку. - Да неужто нз Петербурга?
- Оттуда, дядя Остап. А верно ли, что Глинка у вас был в Качановке?
- Был, Тарасе, то верно, что был... Пролетел, как птаха, и скрылся, но голос его помню. Друг он наш, одно с ним дело творим, не так ли, хлопче?
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.