- Вы читали? - обрадовался и повеселел автор. - Значит, я правду написал? Правду? У меня нет ничего выдуманного. всё взято из жизни.

- Факт сообщён правильно, - с прежним спокойствием, не спеша продолжал Горький, поставив на стол локти и сцепив длинные пальцы рук. - Но для художественного произведения этого ещё не достаточно. Не хватает многого. Я извиняюсь, что буду повторять старые, азбучные истины, но произведение искусства - не протокол, оно должно не регистрировать факт, а его осмысливать, вскрывать, освещать изнутри. Если ещё кое - как можно понять причину покушения на самоубийство вашего Ветлугина, то почему он пытался убить и Остроумову, - это читателю вашего произведения ни в какой мере неясно. Почему ваш герой «дал девушке две пули», а себе оставил одну, об этом тоже можно было бы написать очень многое. А у вас всё смято. Взята значительная тема, но в меру своей значительности не разработана.

- Значит, тема моя значительная? - жалобно и вместе радостно переспросил юный автор, весь красный, обливаясь потом, как в бане.

- Да, очень значительная, - подтвердил Горький и продолжал разбор: - Это я говорил относительно содержания прочитанной вещи. Теперь коснёмся остального. Совсем нет красок; отсутствуют картины; голый перечень названий предметов, а не самые предметы в их материальности. Ни одного человеческого портрета; ни одного характера; только фамилии. А художник слова должен показывать вещи, а не только называть. Назвал сирень - покажи сирень или чувственное впечатление от неё. Назвал Саратов - покажи этот город, дай хоть один чисто саратовский штрих. Назвал любовь - нарисуй её, покажи, как она выглядит. Назвал отчаянье - то же самое заставь меня ощутить это чувство, заболеть им. Если пишете «слава», то дайте точный её запах, заставьте читателя почувствовать, чем она пахнет. Кстати, необходимо отметить, что у вас на протяжении трёх страничек четыре раза «цветёт сирень», а если считать название, то и пять раз. Многовато. Хватило бы двух. И совсем не обязательно в рассказе приводить подлинное имя живого человека, Максима Горького, поскольку это - не заявление прокурору на предмет привлечения Максима Горького за соучастие в предумышленном убийстве гимназиста Ветлугина. Вместо «писатель Максим Горький» можно было бы написать «модный писатель». Так скромнее, без претензии на скандал или сенсацию. И опять: почему вы фамилию гимназиста не изменили? В газете был Ветлугин, и у вас Ветлугин. Осталось ещё сказать о морали произведения, зачем писано.

Тут Мукосеев воспользовался паузой, когда Горький хотел передохнуть, и осторожно, слово за словом, высказал свои объяснения:

- Зачем писано, - это у меня было подробно объяснено в прежнем варианте рассказа. Там была мораль вещи или, вернее, специальная концовка с моралью, как бывает в баснях. Потом я вспомнил ваши указания, что разжёвывание и подсказывание читателю не нужны, и выбросил её. Сейчас, насколько позволит память, могу привести текст той морали: «К сожалению, случай с Ветлугиным и Остроумовой не единичный среди саратовской молодёжи. Все девушки Саратова с некоторых пор охвачены одной и той же болезнью, подавайте им жениха никак не меньше Максима Горького. Или Максим Горький или никто. Лучше они останутся в старых девах, а Ветлугины им не нужны».

Аудитория разразилась взрывом хохота. Кто - то, один, яростно зааплодировал. Оглушённый шумом, Мукосеев стоял и озирался по сторонам, видимо, не уясняя себе, как принята его концовка: с одобрением или с осуждением.

Горький, как сидел за столом, так вскинул вверх лицо, раскрыл большой рот и тоже добродушно захохотал, потом сильно закашлялся и частыми взмахами руки решительно отверг мукосеевскую «концовку», как несерьёзную, идущую вразрез с общим тоном всей вещи.

Вдоволь насмеявшись, на некоторое время все замолчали, однако, судя по лицам, и во время молчания продолжали мысленно шутить всё на ту же щекотливую тему: о бесталанных женихах и требовательных невестах.

При возвращении автору рукописи со своими правками Горький строго сказал, обращаясь ко всем:

- Чтобы из газетной заметки сделать художественное произведение, надо очень много работать. Работать и работать.

Вместо «работать» он, как всегда, произносил «роботать».

- Значит, доработать? - впился преданными глазами в Горького Мукосеев.

И все видели, как дрожали у парня руки, принимавшие от Горького рукопись.

Затем подверглись критическому рассмотрению другие рукописи, по нескольку штук сразу - одна слабее другой, - после чего начинающие авторы задавали Горькому вопросы.

- Алексей Максимович, а как название рассказа? - спросил голос с места. - «Цвела сирень» - хорошее название?

Горький, не торопясь, глянул в ту сторону, откуда спросили, и тоном обстоятельности ответил:

- Название рассказа или должно одним - двумя меткими словами определять смысл произведения, охватывать его идею и содержание, или названием рассказа автор пользуется как лишним, добавочным художественным штрихом, усиливающим впечатление от вещи. Здесь название «Цвела сирень» относится ко второму случаю, оно взято автором, чтобы усилить трагизм рассказа.

- А можно так, - спросил Мукосеев, - после конца моего рассказа приписать ещё одну строчку: «Накрапывал дождь». И весь рассказ назвать «Накрапывал дождь»?

Аудитория сжалась и закусила губы в ожидании ответа Горького.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.