«Я один из писателей междуцарствия – эпохи между Гоголем и будущим главою; мы все разрабатывали в ширину и разбивку то, что великий талант сжал бы в одно крепкое целое, добытое им из глубины; что же делать! Так нас и судите».
Напомню, что к писателям «междуцарствия», этим старательным, но недостаточно талантливым середнякам, скромным «разработчикам в ширину и разбивку» относились, кроме самого Ивана Сергеевича, еще и Гончаров, Некрасов, Герцен, Островский, Достоевский, Толстой.
Нам бы сегодня тургеневские критерии!
Для русской словесности Тургенев сделал то же самое, что Петр Первый для Русского государства: прорубил окно в Европу. Его первого начали широко переводить. Французские классики почтительно называли его учителем, немецкие критики в посмертных статьях сравнивали с Гете.
Но Тургенев не был бы Тургеневым, если бы удовлетворялся только собственной популярностью в мире. Трудно назвать человека, который больше сделал для пропаганды русской литературы за границей.
Важно отметить, что Тургенев стремился познакомить зарубежного читателя с книгами не только своих друзей, но и личных недругов, если книги того заслуживали. Даже в годы разрыва личных отношений он активно способствовал изданию в Европе Толстого и Достоевского.
Нам бы сегодня тургеневскую принципиальность!
Владимир Галактионович Короленко писал в 1909 году в статье «Стереотипное в жизни русского писателя»:
«Когда умирает русский писатель, какого бы калибра он ни был, то ему, как всякому подсудимому на суде, прежде всего, вероятно, предлагают на том свете вопрос: «Был ли в каторжных работах? На
поселении в Сибири? Под судом? В тюрьме? Ссылался ли административно? Или, по меньшей мере, не состоял ли под надзором полиции, явным или тайным?»
И редкий из нашей братии может, положи руку на сердце, ответить: на каторге не бывал, под судом и следствием не находился, под явным и тайным надзором не состоял.
Такая уже преступная профессия».
Тургенев был писатель глубоко русский, и положенной чашей его не обнесли: и под арестом находился и в ссылке побывал.
Справедливости ради отметим, что арестован и сослан классик был в общем-то небеспричинно: в статье памяти Гоголя он умышленно и противозаконно назвал великого русского писателя великим русским писателем.
К этим жизненным осложнениям Тургенев отнесся вполне профессионально, то есть не переживал, а работал: под арестом он написал знаменитый рассказ «Муму», а в деревенской ссылке – повести «Два приятеля» и «Затишье»...
Литературное новаторство требует, как правило, не только громадного таланта, но и могучего характера: ниспровергать общепринятое трудно и творчески и житейски - Века литературного процесса словно бы создали тип новатора: убежденность в своем признании, готовность и даже стремление к борьбе, к публичной полемике, к скандалу, устойчивость к критике и дуэльное умение отвечать ударом на удар.
Байрон, Гюго, Маяковский рождены были новаторами: словно с кувалдами бросались они на замшелые стены литературных догм – только каменные брызги в стороны!
Но воспитанный, деликатный, постоянно сомневающийся в себе Тургенев?
Да, Тургенев. В истории найдется не много новаторов такого масштаба. Он не бил кувалдой, он стучал в стену вежливо, как случайный гость в чужую квартиру, а стена рушилась! Не опровергал, не декларировал, просто писал книги – открытия совершались словно бы сами собой.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.