Но что же это?.. Разве он не чувствовал к ней брезгливости и презрения, разве она хоть чуть-чуть похожа на ту женщину, девушку, которую он мог бы любить? Неужели это сильнее всего, и ничего не стоят ни презрение, ни уважение к самому себе? Нет, это чудовищно, можно с ума сойти. Но разве не она сама виновата?.. Неужели она может спать?.. Значит, ей все равно, она ничего такого не думает... Но я - то, я - то! Дамоклов меч! Ох-хо-хо! Нет, я должен уйти. Встать и уйти. Нет, я буду спать, мне холодно, я придвинусь ближе, вот так. Нет, мне жарко. Я только коснусь ее, и все, потому что я не могу так больше...

Что ты делаешь, Горев? Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты представляешь, как она будет на тебя завтра смотреть? Но я только коснусь, вот так, и все, вот тут ее плечо, да... - Он дышал очень спокойно, сонно и как будто случайно, во сне, забросил руку, и она не пошевелилась, не услышала, и он оставил руку, и, наверное, прошло еще полчаса, прежде чем он подвинул руку с ее плеча чуть ниже. Нет, это было выше его сил. Если бы она сама, пусть бы она сама, и пусть бы смеялась и презирала потом, все равно. А он не может. Это не трусость. Он ведь человек, в конце концов. Но где, где эта сила, которая помогла бы ему сейчас? Отрубить палец, как отец Сергий? Но разве дело в этом? Дело в том, что оно явилось, это желание, что оно есть, что оно побеждает...

Она вдруг пошевелилась и вздохнула. Это было, как гром. Кажется, никогда в жизни он не ощущал такого панического страха. Он не мог шевельнуться и не убрал руку... Она поворочалась и легла на бок, лицом к нему и ткнулась головой прямо в его плечо. Он замер. Неужели она не спит? Неужели она идет на помощь? Он прислушался. Нет, она спала. Это доверчивое движение - головой в плечо, это ровное, тихое дыхание, запах мокрых волос... А он, как бандит с ножом, как вор... Но почему? Откуда это? Разве он хотел? И разве виноват? Он и не думал никогда, и ту же Галечку в Крыму сам отцепил от себя, разве не так?.. А теперь вот, что это?.. Он до боли закусил палец, глядел во тьму и вдруг, впервые за два, наверное, или три часа, услышал, как шумит, не слабеет дождь.

Потом он уснул. Ему снилась война. Тысячи каких-то новых бомб, узких и длинных, как сосульки, с шумом дождя летели прямо на него, а он лежал на земле, распластавшись, лицом к небу, и не мог пошевелиться. Ощущение неотвратимости гибели было таким сильным, как бывает только во сне. Он был бессилен, а бомбы неслись с бешеной скоростью. Конец.

- Валя! Валя! - Оксана Семеновна встревоженно звала его, трясла за плечо. - Валя, проснитесь, что с вами?

- Что? (Господи, какое счастье, всего только сон!)

- Вы так плакали! - Она дотронулась до его лица, и он тоже сразу испуганно провел ладонью по глазам. Лицо было мокрое, и на губах соленые слезы. И стало так жалко себя, что он не удержался и опять всхлипнул. Как маленький.

В избе было накурено, слепо, и хотя на дворе еще не стемнело, хозяин, тощий молодой мужик, уже пьяненький, разговорившийся, велел жене нести лампу. Лампу поставили на стол среди бутылок, консервных банок, мисок с капустой, она неярко осветила лица. Горев воспользовался тем, что прервался длинный бестолковый разговор насчет того, что геологи ищут да что находят и зачем, и вышел на крыльцо. У двери его качнуло, он тоже выпил порядочно. Они отмечали возвращение на базу. После бани, одевшись во все чистое, да еще после такого ужина, и еще оттого, что сидели - за столом, в доме, как полагается, настроение было благостное, ленивое. Он сел на ступеньки и снова набил трубку. Дверь осталась открытой, чтобы вытянуло табачный угар, оттуда лился тенорок хозяина и бас Воронова. Потом там, видно, налили по очередной, и Воронов крикнул: «Вальк, иди, за геологов!» Вставать было лень, да и пить больше не надо было: он чувствовал, что с него хватит. «Я пропущу!» - крикнул он в дверь. Там выпили, потом Воронов снова звал его, кричал: «Да иди ты сюда, какого черта!» - И наконец сам вышел на крыльцо с двумя стаканами в руках, совсем пьяный. Он плюхнулся рядом, отдал Гореву стакан и освободившейся рукой тяжело обнял Горева за плечи, приблизив лицо к лицу. «Сейчас спросит: ты меня уважаешь?..» И едва он это подумал, как Воронов с пьяной значительностью сказал: «Вальк, ты мне друг, а?» «Друг, друг...» «Нет, ты скажи, ты мне друг?» «Ну, друг...» «Давай выпьем!» - Он с силой стукнул стакан о стакан. «Ну, подожди, мне не хочется, я совсем уж...» «Нет, если ты друг, ты выпьешь, и все!» Он тяжело навалился, Горев отстранил его, и они выпили. «Я эна-ю! - пьяно подмигнул Воронов. - Я все. знаю, что ты думаешь...» «Иди ты к черту!» «Нет, ты скажи, я ведь все вижу, думаешь, не вижу?» «Ты потише». «А что потише, почему? Из-за Ксанки, что ли? Да это все - тьфу, понял!» «Шел бы ты спать!» «Я не хочу спать. Я хочу, друг ты мне или нет?» «Отвяжись, идем лучше выпьем еще». «Во! Это разговор. А бабы - дрянь, понял?..» Горев все время оглядывался через плечо: слышно там или нет. «И она - тоже, понял? Воображает! Сначала сама, а потом - совесть, то, се!» «Ну, прекрати! Не хочу, понял?» «Ладно, ладно. А только чтобы ты мне друг - и все». Они с трудом поднялись и вернулись в избу. Горев чувствовал, как щеки у него горят. Опять эта тема, будь она проклята!

В избе Воронов полез теперь чокаться с Оксаной. «Ксана, а Ксана, - шумел он, - выпьем за все хорошее, Ксана». Оксана растерянно оглядывалась. Горев, чтобы не смущать ее, снова вышел. Все это было смешно. Он опять сел на крыльцо, закрыл глаза, голова кружилась, будто он летит. Кто-то ходил мимо, хозяин пришел и сел рядом, говорил что-то. Потом появилась Оксана, сказала: «Он уже совсем, его надо уложить». Горев подумал, что это она о нем, но, оказывается, о Воронове, и они пошли его укладывать, и Горев оступился и упал на крыльце на колени, а Оксана сказала: «Э, голубчик!» Потом он пил у колодца ледяную воду, и лил себе на голову, и вдруг вспомнил, что болтал спьяну Воронов, и подумал: «Значит, она его все-таки отшила». Но теперь ему это было как-то все равно. Он помнил, что Оксана сказала: «Я хочу с вами поговорить», - но он ждал-ждал, стоя среди двора, а она не появлялась. Он пошел в избу, она спала на высокой хозяйской кровати, лицом к стене. «Ну, и слава богу, - подумал он. - О чем там еще говорить! Ты мне друг или ты мне не друг? И без того все ясно».

Где-то на поселке слышалась музыка - баян или, может, просто радио, гулянка была, наверное, и, аккуратно причесав мокрые, длинно отросшие волосы, он пошел искать, где это играют. Темнело, пахло пылью, травой и парным молоком. Окошки желто светились, и на улице почти никого не было: только маленькая девчонка прошла с хворостиной, гоня гусей. Гуси галдели железными голосами. Вдруг он услышал что-то знакомое, приостановился даже: не показалось ли? Нет, правда, где-то далеко кричал паровоз. Он улыбнулся и пошел дальше - в ту сторону, откуда уже отчетливо доносилось постаныванье баяна и высокий, выпевающий частушку голос.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.