Транзитный караул

— Часа через два разъезд должен быть! – простучала зубами Таня. – Успеем добежать.

— Хотя бы на минутку остановился, и то бы успели, – откликнулся Стас. – Главное, что не отстали!

Его даже передернуло при мысли, что он мог бы отстать в Дивноярске... То-то сейчас Вьюнцов в теплушке злорадствует: пропал и сгинул наконец «учитель жизни», «законник», «начальник»... Ну, ничего.

Вагон пошвыривало, пол площадки ходил ходуном, и Шорников, упираясь в него широко расставленными ногами, бережно придерживал девушку. Это походило на странный танец, состоявший из рывков, толчков и покачиваний.

– Не зря проводницам хвостовых вагонов десятку доплачивают, – усмехнулась Таня. Стас изо всех сил пытался стянуть у нее на спине полы шинели, но ничего не

получалось – черное сукно едва прикрывало девушку с боков.

– А вы, наверное, какой-нибудь почтовый техникум кончали?

— Нет. Поступать только буду. В техникум связи. Я в текстильный институт поступала. Не поступила. Ушла работать на фабрику наглядных пособий. Глобусы клеила. Потому, наверное, и потянуло на путешествия.

— А этот ваш тип, начальник вагона... Жить не мешает?

— Паша-то? Да нет... Это он с виду такой, шебутной... Ой, холодно, пробирает прямо до костей. Бр-р-р!

Шорников обнял девушку покрепче и стал отогревать дыханием маленькое ухо, выбившееся из-под волос и платка. Несколько раз он коснулся его губами. Впрочем, это легко могло произойти и из-за качки, которая сотрясала вагон нещадно.

– Подождите, – высвободилась Таня. – Кажется, к разъезду подъезжаем.

Она выглянула за угол вагона и Стае тоже: сквозь слезы, выхлестанные встречным ветром, завиднелись три черных домика, опущенный шлагбаум, да едва проступающая из снега запасная ветка. Пора бы начать торможение, но снегоотбойные щиты мелькали все так же быстро, как и прежде. Далеко-далеко, в голове состава, торопливо взвыл тепловоз, предупреждая, что остановки не будет, и очень скоро мимо тормозной площадки проскочил рубленый домик с дежурным путейцем на крыльце. Путеец в форменном треухе с опущенными ушами кутался в доху и держал перед собой, словно свечу, свернутый желтый флажок. В избенке топилась печь – над трубой кружили, греясь, озябшие вороны. Все это промелькнуло и исчезло в снежной пыли, взбитой поездом.

— Ну и дела! – протянул Стас.

— Теперь до самой Кедровки не остановится...

— А это сколько?

— Много. Часов пять.

Шорников присвистнул, но ветер сорвал свист с губ.

– Двигаться надо, шевелиться... А то и вправду замерзнем.

Сержант стал первым приседать, вращать руками, отбивать поклоны. Таня с трудом сделала несколько взмахов и присела на откидное сиденье – одеревеневшие руки и ноги повиновались ей плохо.