Орешкина вздрогнула, мельком глянула в сторону командира, оттолкнув кого-то от двери, освободила себе место на трапе. Старушка, не поднимаясь, на четвереньках вползла в самолет и, перекрестившись, бочком шмыгнула на свободное кресло. Наученные горьким опытом, пассажиры волновались не напрасно. Как всегда, дежурная привела их сверх нормы, пыталась уговорить взять лишних, но выбрала для этого неподходящий момент: еще свежи были впечатления от безобразной посадки в самолет, и Торгашов отказал.
Грабок захлопнул дверь. Оправившись от потрясения, Орешкина прошлась по проходу, всем своим видом показывая: уж теперь-то она спуску не даст.
Летчики запустили двигатели, погрели их и, вырулив на взлетную полосу, поднялись в воздух. Словно стесняясь показывать городу закопченное брюхо самолета, едва набрав положенные двести метров, раздвигая тупорылым носом -утро! отвернули в сторону.
Вскоре справа по курсу обозначилась крохотная полоска, она поползла в разные стороны. На самой середке проклюнулась крохотная, размером со спичечную головку, алая точка и, точно сломав невидимую перегородку, разделяющую день и ночь, полыхнув нестерпимым пламенем, выбралась наружу и поперла вверх. На секунду Торгашову показалось, из-за горизонта выкатилось не солнце, а раскаленный металлический шар, и темная гигантская чаша земли, качнувшись на невидимых весах, начала медленно спускаться вниз. Он вдруг почувствовал: все заботы, волнения остались позади, будто их и не было вовсе, они остались там, в темноте, отсеченные набравшим силу светом, оставив его наедине с огромным наплывающим на самолет миром, и лишь где-то далеко вдали дремал в нем сторож, который, связывая все в единое целое, вполуха следил за гулом моторов.
В пилотскую кабину постучалась, даже не постучалась, а поскреблась Орешкина. Грабок открыл дверь.
— Товарищ командир, пассажиры спрашивают: сколько будем лететь? — достав из кармана блокнотик, деловым голосом спросила она, нацелившись в него острым карандашом.
— К вечеру долетим, — улыбнувшись, ответил за Торгашова второй пилот Огурцов. — Два часа до Киренска, потом столько же до Ленска, а там и совсем пустяк — чуть больше трехсот километров.
Орешкина записала все, что ей сказал второй пилот, и уже хотела выйти из кабины, но тут подал голос бортмеханик:
— Анна Николаевна, как ваше самочувствие?
— Нормально. Немного, правда, испугалась, — глянув на Торгашова, ответила Орешкина. — Лезут и лезут.
— То-то и оно, лезут, — поднял палец бортмеханик. — Я же говорил, работа ответственная. Это тебе не детский сад, тут надо держать ухо востро.
Бортпроводница обиженно заморгала глазами, и Торгашов, зная, что Грабок может ни за что обидеть девушку своими плоскими шуточками, прервал бортмеханика.
— Мог бы и помочь, — сказал он. — Девушка летит в первый раз.
— Это каким же образом? — поинтересовался бортмеханик. — У меня своих обязанностей полно.
— Очень просто, — влез в разговор Огурцов, — встал бы около трапа заместо шлагбаума. Ну, а когда пассажиры наперли, мог бы лечь, такое бревно не сразу обойдешь.
— Ой, и правда, Александр Никитич, вы мне в следующий раз помогите, ладно, — рассмеялась Орешкина.
Грабок молча, точно пробуя на вкус конфету, обиженно пошлепал губами и, обращаясь куда-то в пространство, философски заметил:
— Помогают тому, кто в этой помощи нуждается. А наша Анна Николаевна курсы бортпроводников заканчивала. Они и так все знают. Верно я говорю?
— Нет, я еще не училась, — растерянно ответила Орешкина. — Скоро должны послать.
— Ну, а комиссию, надеюсь, проходила? Отбирали вас или прямо так, с улицы, взяли?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.