Последнее время правитель канцелярии московского обер - полицмейстера статский советник Соболев часто отсутствовал: болел. Его заменял делопроизводитель Потехин. Чин у него был небольшой - губернский секретарь всего - навсего двенадцатого класса. Но в отсутствие правителя Потехин важничал, как особа, по меньшей мере четвертого класса. Вместо скороговорки у него появлялась степенная, медлительная речь; изменялась и походка: он уже не трусил мелкой иноходью, а ступал не торопясь, тяжело. Дежурные городовые и рядовые жандармы, присылаемые из жандармского дивизиона на Петровке, старались как можно реже попадаться на глаза Потехину - и не от страха, а только потому, что хотели избавиться от ненужных поручений, давать которые делопроизводитель был большой мастер.

Больше всего доставалось новичкам. Особенно недавно поступившему в жандармы Куркову. Но как только Потехин узнал, что Курков раньше служил в гвардейском кавалергардском полку и рекомендован в жандармы флигель - адъютантом Джунковским, временно исполнявшим обязанности губернатора, то сразу изменил к нему свое отношение.

Однажды Потехин вызвал к себе Куркова и, милостиво кивнув головой на стул, приказал: «Садясь!»

Курков продолжал стоять, вытянув руки по швам:

«Не извольте беспокоиться, ваше благородие, я постою». «Садясь, садись. Разговор будет долгий...»

Потехин, явно подражая правителю канцелярии, пожевал губами, многозначительно посмотрел на собеседника и спросил: «Ты, братец, я слышал, в кавалергардах был?» «Так точно, ваше благородие!» «А скажи мне, братец, не знавал ли ты в вашем полку рядового Важеватова?» «Как же не знать! Очень хорошо знаю. Через него, можно сказать, пострадал». «Значит, хорошо его знаешь?» «У меня во взводе служил. Меня как раз к фельдфебелю представили, а он эту самую штуку и оторвал - из - под караула убежал. Меня, конечно, за недоглядку в рядовые, а потом совсем уволили. Попадись мне Важеватов, я бы...» «А каков он по внешности?» «Ростом повыше меня... Одним словом, настоящий кавалергард». «Особых примет не замечал?» «Да как будто нет...» «Это хуже...» - Потехин помолчал и добавил: «За Важеватова объявлена награда - пять тысяч рублей. Не откуда - нибудь, а из личных средств его императорского высочества великого князя Бориса Владимировича. Твой бывший однокашник хранил нелегальщину, покушался на великого князя, бежал из - под стражи... В Иваново - Вознесенске около социал - демократов крутился... Ухлопал какого - то студента... Опять бежал, на этот фаз из вагона, при побеге оказал вооруженное сопротивление - ранил конвойного. А недавно, по агентурным данным, якобы направился в Москву. С ним невенчанная жена. Фамилия ее, - Потехин заглянул в бумажку и стал читать: - Никитина, звать Наталья, по отчеству Матвеевна. Росту выше среднего, светлая шатенка, глаза серые, большие. Особые приметы: на правой щеке чуть пониже глаза круглая родинка размером меньше гроша». Немного помолчав, Потехин продолжал: «Понял? Родинка. Ее не запудришь! Увидишь, Курков, своего дружка, - сразу в участок, а заодно и эту, с родинкой, прихватывай...»

Если бы кто - нибудь в деревне или в кавалергардском полку два года назад предсказал Степану Важеватову, что он будет жить с чужим паспортом, скрываться от полиции, то и дело менять города, Степан, наверное, рассмеялся бы и назвал такого предсказателя сумасшедшим. А сейчас свой образ жизни он считал самым обыкновенным.

В Москву он приехал нелегально, с паспортом на имя мещанина Ивана Корнеевича Железнова родом из города Алатырь. По явке Трифоныча встретился с членам Московского комитета большевиков. Здесь ему вручили деньги, новый паспорт - теперь Важеватов стал Капитоном Ивановичем Елкиным - и познакомили со слесарем Прохороаской мануфактуры Василием Петровичем Синцовым.

Синцов с женой, матерью и двумя детыми жил в маленькой комнатке. Несмотря на это, не только он, но и его жена Вера по - родственному приютили Степана. Синцов, в свою очередь, познакомил Важеватова с подмастерьем красильного цеха Говоровым, который сумел склонить своего мастера принять Степана в цех красильщиком на аппарат «Джи - герс». Оба они, Синцов и Говоров, научили Степана, как ему разговаривать с мастером и со старшим табельщиком: «Мастеру ты скажи, что (работал в Иваново - Воэиесенске на ситцевой у Фокина. Он родом из Шуи и земляков принимает на работу охотнее. Изловчись и сунь ему трешницу. Тогда он поведет тебя к табельщику и скажет, что ты его дальний родственник».

Так оно и вышло. Три серебряных рубля привели мастера в отличное настроение: «Пойдем, племянничек, в табельную».

Старший табельщик сначала показал себя неприступным: «Ничего не выйдет, Фрол Митрич. Я это место давно Федьке обещал. Надо же парня со двора в помещение переводить. Третью зиму но дворе мается...» Мастер притворно - испуганно возразил: «Да куда мне его, твоего балбеса? Только товар портить будет».

Степан подложил под толстую конторскую книгу два рубля. Табельщик покосил глазом, еще поломался немного, потом подобрел: «Ни за что бы не принял, но уж очень ты, парень, здоров. Вижу: хорошо работать будешь. Давай паспорт...»

По дороге из табельной мастер ворчал: «Каждый раз, собачий сын, Федькой пугает.

Сколько ты ему дал?» «Два рубля». «Хватило бы и одного. Берет магарыч, не знаю за что...»

Работу дали Степану не из легких. Всю смену приходилось быть на сильной жаре. Воздух в цехе тяжелый, пропитанный вредными испарениями, запахом красок. Роли мокрого товара весили по нескольку пудов, а подымать их приходилось высоко. Но Степан и этому месту был рад: за две недели он заработал больше восьми рублей. С такими деньгами можно было всерьез думать о вызове Наташи. Конечно, она не могла приехать сразу. И жить ей по старому паспорту уже нельзя. Обнаружив Наталью Матвеевну Никитину, родом из города Санкт - Петербурга, полиция легко могла напасть и на след беглого кавалергарда Степана Ильича Важеватова.

Жена Синцова, Вера, нашла Степану комнату. Комната оказалась хотя и небольшой, но сухой и светлой и стоила недорого. Находилась она недалеко от фабрики, в Мало - Грузинском переулке. Вскоре Степан стал заправским москвичом и по совету Синцова даже определился на Пречистенские рабочие курсы.

И самое главное, через Синцова и подмастерья красильного цеха Говорова он связался с партийной организацией фабрики и вскоре получил ответственное партийное поручение - заведовать организацией массовок. А массовки собирались почти еженедельно то на Ваганьковском кладбище, то у заставы, а иногда в Хорошевском бору.

Однажды Степана в конце смены неожиданно вызвали в табельную. Предчувствуя недоброе, он вынул из кармана полученную утром листовку и незаметно бросил ее в сточную канаву. По пути. в табельную на всякий случай повторил все данные своего паспорта. Елкин Капитан Игнатьевич, рождения 15 марта 1882 года, из города Тихвина, того же уезда, Новгородской губернии. С детства жил в Иваново - Вознесенске. Одно волновало Степана: он забыл узнать, в какой день Капитаны именинники - не то в марте, не то в августе.

В табельной, кроме старшего табельщика, сидел околоточный надзиратель. Табельщик сказал: «Он самый» - и тут же ушел, плотно закрыв за собой дверь.

Околоточный, большой, грузный человек с СИВЫМИ ВИСЯЧИМИ усами, вежливо осведомился: «Вы будете господин Елкин?» «Совершенно верно». «Капитон Игнатьевич?» «Правильно». «А скажите, Капитон Игнатьевич, вы давно из родимых мест?» «Давно. Лет, наверное, двадцать...» «Двадцать? Не может быть! Вы же в прошлом году в Иваново - Вознесенске работали». «Вы сказали, с родины. А я родом...» «Совершенно верно. Капитан Игнатьевич. Но я имел в виду Иваново - Вознесенск». «Оттуда недавно... В конце лета». «А почему, позвольте спросить, вы родные места покинули?»

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.