– Немка, небось!^сказал один из троих. – Какой-нибудь недобитый фашист рванул в тропики... А дочка, глядишь, и слыхом не слыхивала, что были гестапо, концлагеря.

– Перестань! – сказали ему. – Может быть, понимает по-русски...

– Держи карман шире!

– А ну, хватит, ребята, – рассердился рыжий, кудрявый. – Поглядим лучше еще маленько.

С криком по верхушкам деревьев далеко внизу неслась – почти как летела – стая обезьян. Прямо перед дворцом прекрасная поляна, с кущами больших деревьев, зеленая.

– Смотрите, ничего нет, а следы и теперь не стерлись! – воскликнул рыжий. Он показал, и они тоже увидели. Когда-то под скалой сияли водами круглые пруды, рассекали зелень прямые золотистые дороги, кучерявились прямоугольники садов.

– Хлопчики, уходим! – крикнули снизу.

– Одному удивляюсь, – сказал рыжий, – я все это видел. Все это. Только где? Он повел рукой по горизонту: по лесам, долинам, по аккуратным, почти

парковым шапочкам гор, по всей этой вздымающейся, как на дрожжах, зеленой жизни.

Они еще раз повернулись туда и сюда, сбежали с холма-дворца и, не оглядываясь, стали спускаться с опасной кручи. Рыжий, правда, глянул напоследок еще раз, но снизу, она это знала, ему было видно только небо...

Анна сидела лицом к лесу. Возвращались убежавшие обезьяны. Ночами они хозяева остатков дворца Кассапы.

Как знать, может быть, обезьяны тоже что-то помнят. Свое, но о тех нее временах. Люди уходили из Сигирии, на целую тысячу лет, обезьяны были верны руинам царства.

Анне было покойно. Она не пошла вослед за своими. Ее даже не обидели слова -про немку.

Да ведь и то, с чего бы русскому человеку, который без родины болен, на Цейлоне жить? Женщине?

Анна поднялась на холм-дворец.

– Ух ты! – крикнула она. – Ух, ты!

И заплакала. Господи, какая нее красота дышала под солнцем, какая великая красота! Она плакала оттого, что родные русские люди все поняли, не оскорбили прекрасного каким-нибудь «потрясающе», что они увезут эту красоту в душе, будут беречь, как драгоценность.

И она возгордилась, что – русская, что кровь от крови понятливого, совестливого народа, не болтающего попусту, но впитывающего все самое драгоценное в жизни для себя и своего потомства. Это «для себя» – тоже русское. Для себя – это не для брюха: чем бы можно поживиться здесь? Для себя – для сердца, для совершенства души своей.

Анна долго еще в одиночестве была на развалинах дворца. Она дождалась, когда весело покатил по сияющей под солнцем дороге автобус русских. Она помахала ему платком. Удивилась, что платком машет, по-старороссийски, потом спустилась со скалы, села в «Соню» и поехала, не превышая сотни, в Коломбо. •

И опять она застала детей своих спящими. Села на краешек постели, глядела на их безмятежный сон и не могла наглядеться.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.