Сигирия

– Благодарю вас! – Анна, не оборачиваясь, продолжила рассказ незваного гида. Своему племяннику, командующему войсками, Мигане, король Дхатусена отдал в жены дочь. Однажды Мигана поколотил склочницу-жену, обидевшую его мать. Королевская дочь прибежала к папе. Папа рассердился и приказал сжечь свекровь, которая доводилась ему родной сестрой.

Гид растаял. Анна осталась одна. Туристов сегодня было мало, а может, еще не успели нагрянуть.

Она села на каменный трон, выдолбленный посреди макушки огромного камня. Здесь король Сигирии якобы вершил суд над своими подданными.

– Что ж, – сказала себе Анна, – я готова выслушать приговор.

Она закрыла глаза. Тепло. Тянул верховой ветерок. Кричали обезьяны.

– Почему я здесь?

О, если бы она могла дать ответ – не кому-то, а самой себе.

Она жила в подмосковном городе, закончила школу, пошла работать на прядильную фабрику. Потом девчонки сманили на лето в проводники, на поезда дальнего следования. Она увидела во Владивостоке Тихий океан. Ей говорили, что это не океан, что это всего лишь бухта... Но для Анны и бухта была океаном. Постояла она на берегу, подышала морем и ужаснулась. Как же это так? Могла бы жизнь прожить и океана не увидеть? Работа проводника – не для женщины, не для счастливой женщины. Анна вернулась на фабрику, сдала экзамены в вечерний институт. А зимой, в студенческие каникулы, поехали они на концерт в Московский университет. Там Анна и встретилась со своим будущим мужем.

Не понравился бы – не пошла бы замуж. Притянул тихий сингалец, как магнит. А по весне решать надо было: ехать или остаться соломенной вдовой. Муж такие сказки про свой остров рассказывал – решилась. Махнула на все рукой: «Погляжу, а там как получится». Поглядела, подивилась, натосковалась, а назад уже как ехать: под сердцем ребенок, люди все к ней с лаской, понимают, что тяжело северному человеку в стране вечного лета. Для русского доброта – крепче всякой тюрьмы. Хлопнуть дверью – все равно что на хлеб плюнуть.

И прошло десять лет.

...Анна задремала, что ли? Русские ватагой по ступеням поднимаются. Лица у многих красные, особенно носы, подгорели на высоком солнышке Шри Ланки.

Постояли. Послушали гида.

Проворные молодые ребята пропустили группу вперед, посидели, не разговаривая, на троне – Анна уже на другое место перешла, – послушали тишину, прикинули что-то, перевели на свой русский лад и шумно ринулись на гору, к сигирийским дамам.

По железным лесенкам – они напоминали Анне лестницы «морозовских» рабочих казарм – над жуткой пропастью прошла группа к росписям.

Эти блистательные дамы, одетые в тончайшие одежды, которые не скрывали красоту тела, были написаны полторы тысячи лет назад. Никто теперь не знает, кто они, эти дамы: придворные танцовщицы, любимые женщины короля или асапы – жительницы рая. Но они сияли красотой...

Дальше путь шел к львиной когтистой лапе, огромной, вырубленной из скалы, а потом надо было карабкаться на вершину скалы, где и стоял дворец. Анна опередила русских. Пожилые люди остались внизу, а на дворец полезли трое проворных.

– Ух, ты! – воскликнул плотный, как камень, рыжий, кудрявый. – Ух, ты!

И они втроем глянули на юг и на север, на запад и на восток. И, наглядевшись, посмотрели друг на друга.

– Да-а!

И может, только теперь заметили, что не одни, что возле царских бань, пониже дворца, сидит на камне женщина. Красивая, златовласая, а как будто не столько заморскую старину, сколько их разглядывает.