Самый счастливый день

– Чтобы хоть кто-то помнил обо мне. Это так страшно, когда человек ушел из жизни, а его никто не помнит. Никто, никто. Получается так, что вроде бы он и не жил, никогда не рождался. У меня никого нет, кроме тебя. Будешь жить ты – буду жить я. Так что в моих интересах, чтобы ты дожил до ста лет. Видишь, какая я эгоистка?

– Что ты сегодня все время говоришь о смерти? Ты молодая... А может быть, мы умрем вместе. Так даже будет лучше.

– Нет, ты не умрешь. Ты дуб, ты могучий дуб. За это я тебя и полюбила. Стою на танцах, хворая, малокровная, еле на ногах держусь, и вдруг появляется дуб. Здоровенный, краснощекий дубище. Могучий, уверенный в себе дуб.

– Я так трусил тогда...

– Не заметила. По-моему, ты вел себя даже нахально. Ну, я и влюбилась сразу в тебя. Я еще никогда не встречала таких здоровяков-боровиков. Ну, может быть, не совсем влюбилась... Это уж потом... Я тогда подумала: дотронусь до этого дуба, прижмусь к нему – и часть его силы ко мне перейдет. Я так загадала... Я в детстве немного ворожила... Меня бабушка научила. Только у меня ничего не получалось. Даже наоборот. Что загадывала – все наоборот выходило. Пророчила себе большую судьбу, надеялась стать великой художницей, а стала лаборанткой на элеваторе. Колдовала себе здоровье, а наколдовала болезнь. Но с тобой вроде бы получилось. Я ведь тебя присушила?

– Присушила...

– И силы немного от тебя взяла?

– Взяла.

– Лето вот прожила... Они замолчали.

– Спи... – сказал Рудаков. – Еще очень рано.

– И еще я, знаешь, насчет чего колдовала?

– Насчет чего?

– Насчет ребенка... Сразу же... Когда мы танцевали первый танец... Я смотрела на тебя и колдовала, колдовала, колдовала... Мне так хотелось, чтобы после меня остался сын, похожий на тебя: здоровый, крепкий, уверенный, чтобы он не боялся ничего, ни одной болезни. Знаешь, сколько всего болезней?

– Нет.

– Двадцать пять тысяч. И всех я боялась. Потому что если есть одна болезнь, то боишься и остальных. Теперь, конечно, я не боюсь. И сына уже не хочу... Слишком поздно... Жаль только, что я не успела почувствовать, что это такое... Быть матерью...

– Что за мрачные мысли? Все будет хороню.

– Да... Знаю... Вот Петя уже умер. У него было то же самое...

– Петя умер, а ты будешь жить. Вот разведусь, и ты переедешь ко мне в дом, я на тебе официально женюсь. И у нас будет сын. А на следующее лето мы поедем с тобой в Крым.

Он замолчал. Нина отвернулась к стене. Он долго прислушивался, надеясь услышать ее обычное сонное посапывание, но посапывания не было. Девушка не спала. И Рудаков тоже не спал.

Они назвали ^ту бухточку бухтой Радости. Маленькая, закрытая с трех сторон скалой, всегда тихая – ветер почти никогда не дул со стороны реки, – она была вся усыпана мелким, чистым песком и пронизана солнцем с самого раннего утра.