- Эх, вы!
Такая тоска и такая горечь прозвучали в голосе маленького доктора, что мы поняли: Гриша сейчас больше всех ненавидит свою науку...
Через три часа прилетел начальник экспедиции. Комкая пушистую ушанку, он быстро прошел в юрту, где лежало тело Ковригина, постоял с минуту, склонив голову, и спросил вполголоса, как спрашивают самого себя:
- Где будем хоронить?
И тут выяснилось невероятное: мы совсем не знали дядю Мишу. Среднего роста, лысоватый, с добродушной полнотой пожилого человека, он всегда казался нам этаким типичным увальнем - семьянином, отцом многочисленных детей и даже начинающим дедушкой.
Так вот, ничего похожего не оказалось. Начальник экспедиции сообщил, что Михаил Михайлович Ковригин одинок, и одинок давно. Жена и дочь погибли в блокаду Ленинграда, и с тех пор единственным родным домом дяди Миши были авиаотряды при экспедициях.
«Умер на работе - похоронить на работе», - само собой родилось не требующее ничьих подписей решение.
Несколько килограммов взрывчатки, и над крутым обрывом задышала едкой теплотой каменная могила...
А ночью я услышал, как плачет второй пилот Саша Белоусов.
В кисловатой темноте юрты раздался приглушенный стон и сразу же мужское, угрюмое рыдание.
В юрте, кроме меня и Белоусова, никого не было. Я наполовину вылез из спального мешка и включил аккумулятор. Неяркие лучи лампочки скользнули по кособоким ребрам юрты. Саша сидел в комбинезоне и унтах на спальном мешке, подперев коленями подбородок. Его светлые, почти желтые волосы растрепались, свисали прядями на лоб, закрывали лицо.
Быстро вскинув голову, он злобно крикнул:
- Погаси! Слышишь?
- Успокойся, Саша, - начал было я, но Белоусов яростно рванул провода от аккумулятора, и в юрте снова наступила темнота. Дымовое отверстие в куполе тотчас превратилось в маленькое круглое небо с десятком синих, никому не нужных звезд.
- Табак есть?
Голос у Саши звучал с простуженной хрипотцой. Протянув кисет, я почувствовал, как дрожат его пальцы, а зажженная спичка долго прыгала над трубкой, не попадая оранжевым язычком пламени на табак. Наконец Саша прикурил, спичка догорела, и он нервно заходил по юрте, шаркая унтами по мягкому ворсу кошмы.
- Ты бывал в Ташкенте ранней осенью? - неожиданно спросил из темноты Саша и громко выругался: - Будь она проклята! Один обман: цветы, прохладой веет, вроде весна, а на самом деле близок конец - слякоть и снег.
Он протопал через всю юрту и, остановившись, быстро выпалил:
- Помолчи! Не перебивай! И не думай, не тебе рассказываю. Сам хочу разобраться, с чего началось. Дай огня!
Опять тряслись у него руки. Он изломал целый коробок спичек, но когда трубка раскурилась, заговорил спокойнее, все с той же простуженной хрипотцой.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.