Ревность

Он пришел в половине десятого. Дверь открыла ему Нат, и я увидел ее растерянное курносое лицо. Еще бы! Ожидался воздушный бог, король воздуха, а появился среднего роста, полнеющий, лысый гражданин в кургузом, давно приобретенном пиджаке.

Михал Михалыч, пожимая руки, быстрым взглядом окидывал гостей и негромко произносил:

- Ковригин.

Его мгновенного взгляда было достаточно, чтобы юнцы притихли и выключили радиолу, девчонки почему - то перешли на шепот и даже мама заторопилась по неотложным делам на кухню.

И никто из них, никто не понял пристальных, оценивающих глаз! Ведь так смотрят строгие, требовательные отцы, которые твердо хотят знать, с кем собирается соединить свою жизнь сын, что за люди окружают его избранницу...

Нат налила ему вина, он вежливо поблагодарил, выпил в полной тишине и, попросив разрешения закурить, пересел на диван. Юнцы стремглав бросились к нему и дружно открыли объемистые пачки «Казбека». Но старик остался верен своей многолетней привычке. Он достал из нагрудного кармана изгрызенный в полетах мундштучок, тщательно продул его и, вставив коротышку - сигаретку, окутался горьковатым, дешевым дымком.

- Расскажите о Заполярье. Мы ведь и снега настоящего не видим, - попыталась спасти неловкое положение Нат.

- Снег там есть, - он усмехнулся и покосился на меня. - Медведи встречаются. А в общем, холодно...

Густые красные пятна вспыхнули на щеках Нат, под ресницами что - то блеснуло; прикусив губы, она низко наклонилась над столом, подвинула стакан и ожесточенно зазвенела чайной ложкой.

Так в первый раз мне стало стыдно за командира.

А новый, незнакомый для меня Ковригин не унимался:

- Тебе не жарко в куртке, Саша?

Что мог я ответить? Кожаную куртку я начал носить ради Нат, когда она сказала: «Ты в ней совсем настоящий».

- Не жарко? - повторил он. -

А мне у вас душновато. Извините, пройдусь, проветрюсь.

Не прощаясь, он поднялся с дивана, ткнул в блюдечко окурок и в коридоре не заметил моей протянутой руки.

Я вернулся в столовую, задыхаясь от обиды, а Нат вдруг улыбнулась очень взрослой, снисходительной улыбкой:

- Ты не расстраивайся, Саша. Он одинокий, потому и злой.

В юрту ворвались яростное, с резким костяным лязгом клыков рычание чабанских овчарок и переливистый волчий вой.

- Еженощный концерт, - сказал Саша и вздохнул. - А может, от таких концертов и очерствела у него душа? Ему я не смог рассказать про Нат, а она никогда не поймет, что почти десять лет я просидел у него на правом штурвале. Он создал меня, я был его последним учеником, пожалуй, больше, чем сыном, я был его молодостью. И он не мог примириться, что кто - то, кроме него, получит на меня право.