Удар ножа под плавник, хруст пробиваемой чешуи, стук о глубокую кость. Белое, истекающее соком рыбье мясо. Роман подкинул ломоть язя, глазастую отсеченную голову, и собака в тяжелом прыжке поймала ее, стукнув по жабрам зубами. Жевала, наклонив морду, давясь и хлюпая, распушив на загривке грязно-серебряную шерсть. Нацелила выпуклые глаза на Романа, а тот зло кромсал рыбину на изрубленном чурбаке, красные плавники прилипли к мокрому, скользкому дереву.

— Выметайся, держать не стану! — крикнул он в растворенную дверь под закопченными бревнами. Плюнул далеко, через голову пса, в сторону лодок, где безветренно и огромно сияло озеро и хребты чуть голубели ледниками. — Самолет сядет, грузись и выматывай!

Жена его, Клавдия, выскочила на крыльцо, неубранная и босая, с гневными рассыпанными волосами, комкала пестрые мятые тряпки, запихивала их в сумку.

— Не удержишь! Хоть прикуй, а уеду! Измучил, сил моих нет! Извел, всю извел!

— Как же, стану тебя ковать! Дверь открыта, плакать не станем!

— Все ждала, образумится! Ну еще раз, еще! Думала, ну последний! Сам обещал: давай в Туву съездим, рыбаками устроимся, а там отстанем. Кончим места менять, дом заведем, поселимся! Будем семьей жить!.. Поверила, в последний раз поверила! Обманул, шатун! Нигде тебе не сидится! Нету места для тебя на земле! Так и будешь весь век шататься, волчище бездомный! Ни копейки не скопишь, все промотаешь, дуром в водку спустишь!

— Деньги-то любишь, знаю! Бабы все деньги любят. Я этими руками денег сколько хочешь заработаю! Да лучше в печке сожгу, чем тебе в чулок!

— Другие-то люди по-человечьи живут! Свой дом, семья, ребятишек растят, со знакомыми знаются, к отцу с матерью в гости ходят... А мы? Десять лет с тобой протаскалась, как хвост. А ты всю меня обломал, всю состарил! Ни угла своего, ничего! Мать родную не дал схоронить, так без меня умерла, все ждала, когда я приеду!.. А когда хотела родить... Ромочка, миленький, ну давай же родим, давай!.. Нет, не дал, не позволил! Не время, не время, все ехать надо! Все дороги детьми моими вымостил! Всю меня изрезал, теперь родить не могу!

— Сможешь! Я ходил к врачу, узнавал, сможешь! Мужиков много на свете. Родишь еще!

— Кому я нужна-то такая! Всю красоту мою загубил, изморозил. Всю меня высосал! Пожить без тебя, отдохнуть! Чтоб не видеть тебя, не слышать! Забыть тебя насовсем! Чтобы ты умер тут и пропал!

Над лесом гудела темная точка. Выпустила из себя четыре тонких крылышка. Увеличилась, косо идя на посадку. Биплан опускался на луг у рыбного склада, трещал и чихал мотором, гасил свой бег. Встал у озера, поворачиваясь черными цифрами, весь в водяных чешуйчатых отсветах.

Жена, ахнув, исчезла в избе, выскочила, торопясь, надевая на ходу стоптанные начищенные туфли. Боком побежала по лугу, волоча набитую сумку. Роман смотрел, как она удаляется. Как из склада вышел бригадир в болотных сапогах, завернутых по колено, неся связку вяленой рыбы. Протянул пилоту, принимая взамен блеснувшие на солнце бутылки.

Жена подбежала к самолету, и пилот, смеясь, помог ей забраться. Дверца захлопнулась. Затрещал, закрутился винт. Самолет побежал, вырываясь из солнечной ячеи. Оторвался от цветущего луга, уменьшаясь, исчезая, превращаясь в темную точку.

Роман знал, что машина летит теперь на хребты, к белым ледникам. Тайга зеленеет внизу. Огромная сияющая струя Енисея. Размытые зеркала озер. Жена сидит, прижавшись волосами к стеклу. Ноги ее дрожат от гула обшивки.

Роман отвернулся заросшим светлой щетиной лицом, зло рассекая рыбу, кидая собаке кровяные ошметки.

Подошел бригадир, лениво переставляя по берегу огромные сапожища, коричневый от загара, криволицый, с крохотными голубыми глазами.

— Улетела? — усмехнулся он на Романа.

— Вернется.

— Сказала, что навсегда.

— Других баб много.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.