Работать на жизнь

Время — доктор.

Спустя несколько лет, уже после войны, в нашем театре шла пьеса «В сумраке» Антанаса Венуолиса, народного писателя Литвы, автора многих рассказов, повестей, пьес, исторических романов «Перепутье» и «Усадьба Пуоджюнасов». В пьесе я получил роль молодого крестьянина Эдвардаса. И хотя был городским жителем, постичь психологию своего героя мне помогло то, что рассказы родителей, по происхождению крестьян, о жизни в деревне оставались абсолютно свежими в памяти. Да и сам я часто бывал в деревне, где жил дедушка.

Короче, я видел своего -героя изнутри. И сыграл Эдвардаса более или менее уверенно, убедительно. Это признали и в зрительном зале, и в труппе. Но, как говорится, на ноги еще не встал, потому что параллельно были и неудачные роли. И все-таки разговоры о том, зачем-де этот Банионис в театре, наконец, прекратились.

Первой своей настоящей победой считаю роль Андрея Белугина в «Женитьбе Белугина». Внешне я, конечно, меньше всего походил на него, но мне была понятна и ситуация в сюжете, и все отношения между Андреем и его невестой. Уже во время репетиций рождалось так давно не посещавшее меня ощущение — уверенность.

Мне очень памятен зритель первых послевоенных лет. С каким радостным ожиданием люди приходили в театр. Словно на праздник. И особенно любили смотреть на сцене сказки. Верно, война тому виной. Люди хотели вновь и вновь пережить Волшебство, победу Добра над Злом, побыть хоть немного в своем довоенном солнечном существовании. Мы, актеры, хорошо это понимали. И потому охотно выступали в различных уголках республики. По сути, наш театр первым в Литве стал вывозить свои спектакли в райцентры, деревни.

Зритель первых послевоенных лет... И невольно хочу перекинуть мостик в сегодняшний день. Сейчас почти в каждом доме есть телевизор, люди имеют прекрасную возможность знакомиться с огромным количеством фильмов, спектаклей, перед ними выступают известные критики, искусствоведы, ведут разговор о том. какое место занимают театр и кино в нашей жизни, неизмеримо вырос интерес людей к проблемам искусства, творчеству лучших его представителей — актеров, музыкантов, художников... И все это придает труду художника особый смысл. делает представителя любого вида искусства активным в жизни, способным влиять на ход событий, пробиваться к сердцам и душам людей. Все это так. все верно, и может показаться, что все идет нормальным, естественным ходом, без каких-либо преодолений, вообще без всяких «но». Между тем существует проблема, которую я обозначил бы простой формулой: «искусство — зритель». В применении к нашему актерскому труду — «актер — зритель».

Недавно спросил меня один из коллег:

— Как ты относишься к зрителю?

Вопрос интересный, сложный, одной фразой на него не ответишь. Есть авторы, понятные всем. А есть и такие, встреча с которыми требует подготовки — душевной, нравственной, чисто житейской. Эти авторы отнюдь не хуже, а в иных случаях и лучше. Просто они сложнее.

Так вот, актер любит и ценит зрителя и в то же время верит ему и надеется на то, что зритель сопереживает вместе с ним, актером. Иначе говоря, предполагается по обе стороны рампы или экрана абсолютное взаимопонимание, синхронность чувств, душевного ритма. Без этой «обратной связи» бессмысленно выходить на сцену, появляться на экране. Художник — режиссер ли это, актер, живописец, музыкант — должен быть уверен, что его поймут... Можно принять или не принять позицию художника, можно отстаивать свою точку зрения, убеждать и убедить (или не убедить) оппонента. Но как быть, если во время спектакля или фильма — я беру отнюдь не из ряда вон выходящий случай — в зрительном зале неожиданно возникает смех, ну, скажем... не совсем вовремя? И это не озорство, не хулиганство, а человек именно так воспринимает ситуацию.

Нет, что ни говорите — тут проблема. И немалая. В театре, мне кажется, ее решать легче, чем в кино; актеры, режиссеры имеют большую возможность встречаться со зрителем, который у многих коллективов уже сложился свой, постоянный. Можно проводить беседы об авторе, его творчестве, как-то заинтересовать людей, подготовить их к встрече с новым, им неизвестным и, быть может, поначалу несколько сложным для восприятия автором. От этих встреч выигрывают все: и театр, и зрители, потому что происходит взаимное духовное обогащение.

Актер использует свой талант для показа как героических, положительных сторон жизни человека, его характера, так и того, что претит, противостоит самому слову «человечность». Актер и стремится выразить через тот или иной образ свою любовь или ненависть, вообще отношение к любому явлению в жизни. Тут именно важно, не кого (или что) показал художник, но под каким углом, с какой позиции это показано.

Позиция художника! Это главное. Она должна быть принципиальной, прогрессивной. И прежде всего такую позицию надо нести в себе, гражданине, нести ее при встречах со зрителями, на всех публичных выступлениях. И, безусловно, в творчестве.

Чтобы человеку, посвятившему себя нашему делу, состояться как актеру, ему надо прежде всего состояться как личности. Без этого труд актера — обычное лицедейство, не имеющее смысла. Не представляю себе актера без социальной заинтересованности его в том, что он делает, без понимания общественной значимости своего труда... Что до человеческих качеств — характера, привычек, привязанностей, манеры одеваться, вести себя в обществе, — то люди разные бывают. Как порой разобраться в человеке при всей его сложности?

Если же ты эгоист, все твои жизненные и творческие помыслы замкнуты на собственном «я», то как человек ты неинтересен, как художник несостоятелен, потому что не можешь защищать и утверждать в своем творчестве передовое начало.

...Итак, прошел какой-то период моего пребывания в театре. Период сложный, складывавшийся порой просто драматически. Удачи чередовались с неудачами, причем последних было много больше. Кое-что я понял в театре, но практически не мог применить своих знаний на деле. И если честно, то до сих пор не могу сказать, что все удается. Конечно, за сорок с лишним лет появился опыт, постигнуты законы дела, которое выбрал, и все-таки, все-таки... получаешь новую роль — и будто перед тобой белый лист бумаги, совершенно чистый лист, на котором тебе еще только предстоит что-то написать, а что — тебе и неведомо. Новая загадка, новый, порой очень долгий и нелегкий путь постижения. И чувствуешь себя бессильным, не знаешь, как играть, про что играть.

Я не встречал настоящего актера, который, получив роль, сразу знает, как и про что играть. Я не встречал актера, в творческой практике которого не было бы провалов, неудач. От этого ничто не может застраховать — ни многолетний опыт, ни высокие звания...

Годы моей работы по-разному складывались, но главным и неизменным был в них труд. Жизнь шла своим чередом, меняла какие-то мои представления о ней, об актерской профессии, некоторые из них напрочь опрокидывала.

После первой роли мне казалось, что все узнал о театре, все понял в нем. Была уверенность в том, что открыл и постиг многие тайны, секреты своего дела. Куда там... Сыграл около ста ролей и понял лишь очень немногое. Например, то, что успех — это всегда результат труда, почти каторжного, но что даже и такой труд не гарантирует успеха. И еще. Нужна и хорошая драматургия, и близкая тебе роль, и режиссер, который, к слову сказать, может повести актера и туда, и не туда.

Тогда же, в первые годы своего актерства, понял, чем покорил меня театр. Неожиданностью, необычностью. И в то же время тем, что он «не отражающее зеркало, а увеличивающее стекло». Покорил меня заостренным вниманием к конкретным жизненным проблемам. Это и сегодня — «в плюс» театру. И кинематографу. А «в минус» — нетребовательное, порой даже потребительское отношение к делу. Иной режиссер снимает картину или ставит спектакль, а тема ему не дорога, не болен он темой, проблемой. «Ладно, — думает, — для зрителя сойдет...» Вот и получается: фильмов, спектаклей выпускаем много, а хорошие из них можно пересчитать в минуту. При этом страдает и зритель, и само дело, и мы, актеры.