Прямой эфир

Нам было совершенно неважно, какой это райисполком. Уверен, что в любом райисполкоме происходит то же. Мы даже специально снимали вход без вывески, и хотели дать лицо зампреда, не называя его имени. Главное, что он есть. Он-то себя узнает.

Районный король, он понял, что попал в лужу...

Ситуация с лужей уже была однажды, когда меня забирали в милицию вместе с телевизионщиками из японской фирмы «Асахи».

На Патриарших прудах поклонники Булгакова разрисовывали стену, оставшуюся от старого дома, — готовились к юбилею любимого писателя. Мы снимали.

Пока они рисовали, японцы снимали сюжет о том, как работает «Взгляд» (это был лишь кусок из фильма о нашей перестройке).

Через пять минут после начала съемки Бронная была запружена милицией, которая без церемоний стала заталкивать телевизионщиков в машины.

Японцев — оператора и звукооператора, не знающих ни слова по-русски, — засунули в отдельную машину. Они потом рассказывали, что были в шоке и ждали по крайней мере Лубянку и Сибирь. Не будем строить иллюзий по поводу того, как нас представляют в капиталистических странах...

Японцы были очень профессиональные и хорошие ребята. Не сотрудники ЦРУ. Потом мы нашли с ними взаимопонимание.

Привезли их в милицию, запихнули за барьер, где сидят алкоголики. Японцы, естественно, ничего не понимают. (А камера и микрофон у них работают.) И вот милиционеры между собой разговаривают, обсуждают, откуда эти телевизионщики взялись. Наверное, говорят, «Добрый вечер, Москва!» или, может, какие-то казахи. А японцы молчат, сказать ничего не могут, потому что всего боятся. Уникальный, конечно, материал они получили. Потом, наконец, дежурный по отделению офицер спрашивает у них: кто такие? Они бормочут по-своему, и тогда он говорит: «Ребята, по-моему, это японцы...» (Мы потом эту пленку видели.)

Бедные, перепуганные японцы поняли, видимо, какое-то слово, может быть, «японцы», закивали, выдавили из себя: «Джяпан, Джяпан!»

Сразу ситуация изменилась. Их из загончика проводили в комнату. Приехали дежурный по городу и человек в штатском, потому что было уже понятно: милиционеры попали в неприятную прохладную лужу. Как можно быстрее японцев выпустили, но никто перед ними не извинился. Извинения потом приносили им мы.

Они не верили, что этот материал может быть показан у нас по ЦТ. Я объяснил им, что меня не каждый раз во время съемок забирают в милицию, просто милиция не поняла, зачем ребята разрисовывали стены...

Я пошел к нашему главному редактору и сказал: «Давайте поменяемся с японцами материалами, мы им — свой, они нам — свой; получится очень богатый материал. И главный согласился. И такой обмен был сделан.

Лет пятнадцать назад вся страна «знала» бы, что мы на службе ЦРУ, а сегодня — ничего, все прошло нормально.

В день эфира к нам приехали большие милицейские начальники и стали на нас давить. Дескать, ничего плохого милиция не делала, всем спокойно предложили: «Пройдите в машины».

Разговор происходил в кабинете главного редактора. И тогда мы сказали милицейским начальникам: «Пройдите» — и довели их до аппаратной, где и показали наш материал. И начальник отделения милиции, который утверждал, что его подопечные вели себя крайне интеллигентно (он был в кадре, кричал: «Всех в машины!», а нам заламывали руки), сразу скис...

Но самое интересное было еще впереди. Мне сказали, что есть договоренность с японской телефирмой, — мол, звонили из Японии и просили не упоминать, что во время съемки присутствовали японцы. И мы упоминать не стали...

Прошел эфир, и японцы спросили: «Почему же вы ничего не сказали про нас?» Я им говорю: «Вы же сами не хотели этого». «Как? Никакого звонка в редакцию от нас не было!..»

А их собственный материал был показан не только в Японии — во всем мире. Цветов во время эфира находился в Японии и привез интервью с руководителем фирмы. Никаких звонков оттуда действительно не было. Звонили, оказывается, из Главного управления внешних сношений, которое как бы виновато в том, что произошло, и сказали, мягко говоря, неправду... А, кстати, праздник Булгакова власти Краснопресненского района не разрешили проводить и в этом году. Третий год подряд...

Чем мне нравится Политковский, который смотрит с экрана и с которым я, зритель, лично не знаком? Не красавец, не атлет. Не изображает философа или полиглота, не сверкает эрудицией «знатоков» из «Что? Где? Когда?». Не во фраке, не в «варенке» и вроде даже лохматее остальных на экране. А ведь поди ж ты, мил телезрителю! Наверно, потому и мил, что не играет чужих ролей. И вообще не играет. До икоты надоели смокинговые ведущие, импозантные, все знающие политобозреватели, несущие в эфир официальное мнение и не высказывающие мнения своего.