Великая княгиня Елена Глинская

Как она рыдала! Как билась в руках у ближних боярынь, рвала на себе волосы, царапала лицо! Как кидалась на грудь к супругу своему — еще утром великому князю Всея Руси Василию Ивановичу, а теперь — преставившемуся схимнику Варлааму. Успели великого князя перед кончиной в монахи постричь, а она, супруга его любимая, мать двоих долгожданных сыновей, оставалась вдовицей неутешной, горькой…

И даже самый внимательный взгляд не различил бы в причитаниях и рыданиях княгини Елены Васильевны ноток истерического смеха. Она была свободна! Она могла любить того, кто был светом ее очей уже много лет. И — главное — она могла править! Сама править этой великой державой, этой загадочной Русью, княгиней которой стала по капризу уже немолодого великого князя. Ныне — покойного…

Князь Михаил Львович Глинский на своем веку много повидал: и ласку государеву, и опалу, и даже в темнице под кремлевской башней сиживал. Возрос и возмужал он при дворе германского императора Максимилиана, затем служил Альбрехту Саксонскому, а будучи в Италии, даже принял католичество. Не помогло: польский король Сигизмунд «московита» все едино не жаловал, наоборот, отобрал все должности и владения. Пришлось князю со всей семьей бежать в Москву — к великому князю Василию III Ивановичу. А тот повелел новому своему слуге немедля идти «поляков воевать», ибо зарился король Сигизмунд на исконно русские владения.

Михаил Глинский не оплошал: поляков побил и, победно пройдя через всю Литву, вступил в Великий Новгород. За то великий князь Московский пожаловал его городами Малым Ярославцем и Медынью, да еще полки дал для обережения литовской вотчины. С этими полками Глинский отвоевал у поляков Смоленск и уже видел его своим городом, да только…

Смоленска великий князь ему не дал, и Глинский, в обиде великой, тайно написал польскому королю, что готов служить ему верой и правдой. Да только перехватили то письмо шпионы великого князя, и угодил Михаил Львович на полгода в подземную темницу. А выйдя оттуда, зарекся королям и великим князьям служить, построил себе под Москвой усадьбу и засел там бирюком — с женой и чадами, вдовой брата Василия Анной и ее единственной дочерью Еленой, которую воспитывал, как родную.

В этой-то усадьбе и увидел великий князь Московский свою будущую супругу, когда после долгой охоты в местных лесах заехал к полуопальному боярину…

Большинство летописцев согласно указывают, что в последних числах ноября 1525 года великий князь Василий III развелся со своей женой — великой княгиней Соломонией после примерно двадцати одного года совместной жизни. Причина развода — отсутствие наследников, «бесплодие» супруги. Двадцать лет терпел подле себя Василий Иванович «бесплодную смоковницу», супругу свою законную, потому что не было тогда на Руси женщины краше Великой княгини.

Но вот узрел великий князь Елену Глинскую — темноволосую, синеглазую, с точеными тонкими чертами лица и вишневым ртом… На русских белотелых, пышных, плаксивых и не в меру стыдливых боярышень она ни капельки не походила: выросла в Ливонии, где нравы были иными. Мужчин не дичилась ни капли, любила верховую езду, танцы да охоту, в ненастные вечера читала книги: знала княжна немецкий и польский языки, говорила и писала по-латыни. Рукоделие не жаловала вовсе. Глянула на Василия Ивановича — и пропал почти пятидесятилетний крепкий мужчина, теперь все его мысли были только о «прекрасной литвинке».

И еще, конечно, о том, как расторгнуть первый брак. Насильственное пострижение великой княгини Соломонии произошло в Рождественском монастыре, возле современной Трубной площади. Синодальная летопись уточняет: «...и послал в Суздаль к Покрову в девичь монастырь; а постриг ее на Москве, у Рождестве Пречистые за Пушечными избами в девиче монастыре Никольский игумен Давид».

Развод великого князя был беспримерным шагом для Руси того времени. Во-первых, уход в монастырь одного из супругов дозволялся православной церковью лишь при обоюдном согласии обоих; во-вторых, ни о каком новом браке при живой первой жене и речи быть не могло! Если вообще второй брак (после смерти жены или мужа) церковь допускала с трудом, считая его «полузаконным», то этот никаким образом не мог быть оправдан и расценивался как прелюбодеяние.

Против Василия III резко выступила часть боярства и духовенства, тем более, что решение о женитьбе на Елене Глинской означало приближение к трону ее родичей и утрату реального влияния на государственные дела и Сабуровых, родственников Соломонии, и братьев великого князя — Юрия и Андрея Ивановичей, уже привыкших считать себя прямыми наследниками престола московского. Да и сама Соломония отнюдь не смирилась со своей отставкой.

Современники вспоминали, что бывшая великая княгиня от пострижения отбивалась, сорвала с себя и топтала ногами монашеский куколь. Но в конце концов, упав духом, громко заявила в присутствии всех, что надевает куколь против воли и по принуждению и призывает Бога в мстители столь великой обиды. Ее сослали в Суздаль, но уже через несколько месяцев поползли слухи, что Соломония беременна и вот-вот родит. Бесплодная-то?! Но в любом случае, родись у нее сын, именно он становился законным наследником престола московского.

Василий Иванович поспешил обвинить бывшую супругу в «непотребном блуде», но… и только. По слухам, старица Софья (под таким именем постригли Соломонию) родила сына Георгия и надежно спрятала его… при монастыре (?!). Любопытствующим же отвечала, что младенец помер…

После свадьбы супруг почти мгновенно оказался под каблучком маленьких сафьяновых сапожек Елены Глинской. Уже пожилой, по меркам того времени, великий князь Василий Иванович сбрил бороду и переменил полувизантийскую-полутатарскую одежду на польский кунтуш. Бояре обомлели от такого зрелища: не водилось на Руси никогда, чтобы муж скоблил лико в угоду своей супруге, а ей позволял присутствовать и при приемах иностранных послов, и при торжественных трапезах. И не только бояре — весь народ впал в великое изумление.

Возле Василия Ивановича тотчас же появились новые люди — прежде всего родственники, друзья и подруги его юной жены, веселые, молодые, совсем не похожие на степенных, молчаливых, скучных бояр, окружавших его недавно — старых, бородатых, одетых в длиннополые ферязи. Теперь около великого князя были братья Елены — Михаил и Иван, их жены — Аксинья и Ксения, и целый выводок молодых красавиц, боярынь да боярышень великой княгини — сестер Челядниных, Третьяковых, княжон Волынской и Мстиславской.

Ближе прочих была Глинской Елена Федоровна Челяднина — родная сестра князя Ивана Федоровича Овчины — Телепнёва-Оболенского — красавца, храбреца и прекрасного военачальника, украдкой бросавшего влюбленные взоры на молодую великую княгиню. И бросал он эти взоры (а по сплетням — не только взоры бросал) всю жизнь, ибо пережил свою государыню очень ненадолго.

Шло время, а великая княгиня все так и оставалась «порожней». При дворе уже открыто поговаривали, что государь потомства иметь не может, что и первая его супруга забеременела в монастыре неизвестно от кого и родила не наследника престола, а обыкновенного «выблядка» (тогда еще это слово матерным и зазорным не считалось, просто означало суть явления). Во всех монастырях молились за появление сына у великого князя, во всех церквах ставили за это свечи. Но лишь три с лишним года спустя, после очередного паломничества в Троице-Сергиев монастырь Елена Васильевна сообщила супругу долгожданную весть: «зачреватела» она. Василий Иванович так и бухнулся перед святыми иконами: свершилось!

Великая княгиня родила сына в пятницу, как раз в тот день, когда вихрь небывалой силы в жгут скрутил крест на Архангельском соборе и основательно разрушил постройки Чудова монастыря. И тут же поползли слухи, что это черти празднуют бесовскую свадьбу, и что младенец родился с дьявольской отметиной, так что, надобно ожидать на Руси бед великих, ежели унаследует он отцовский престол.

А государево чадо тем временем окрестили Иваном, в честь же его рождения счастливый отец повелел возвести в селе Коломенском под Москвою каменную церковь, да такую, какой нигде и никогда не бывало. И денег мастерам отсыпал — изрядно. Дива не было, что через полгода взметнулись над излучиной Москвы-реки белокаменные стены, увенчанные огромным шатром. А позлащенные купола сияли так, что были видны за двадцать верст — от самой первопрестольной. Подобного храма Русь еще не видела — един он был, храм Вознесения, возведенный в честь будущего государя Ивана Васильевича, Ивана Четвертого, Ивана Грозного…

Вот только на освящение храма великий князь приехать не смог: скрутила в одночасье лихоманка. Вместо него поехала… великая княгиня Елена Васильевна в сопровождении боярина Ивана Овчины Телепнева-Оболенского. Была, конечно, при ней многочисленная свита, да злые языки трепали только одно имя — княгининого полюбовника. Нужды нет, что его сам государь к супруге в телохранители определил: всем известно, что державный супруг ни в чем не отказывал княгине Елене. Кто знает, может, и царевич-то Иван вовсе не Васильевич, а… Иванович. И не царевич вовсе, а выблядок…

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.