Проще говоря, многочисленные резаные и поддельные серебряные монеты было приказано перелить в новые, на которых был изображен великий князь на коне с копьем в руке. Деньги эти и называть стали соответственно — копейками. Весила серебряная монетка 0,68 г., а одна четвертая часть копейки называлась полушкой. Таким образом, произошло установление единой монетной системы, а также унификация чеканки монеты — весомый шаг для стабилизации экономики Руси. И этого бояре тоже не собирались прощать регентше: стабильная экономика укрепляла государство, а сильное государство лишало бояр возможности самоуправствовать.

Внутренняя политика Елены Глинской также отличалась большой активностью. Подобно княгине Ольге, основавшей в Х в. немало новых поселений, Елена Васильевна отдала приказ о построении городов на литовских границах, о восстановлении Устюга и Ярославля. В богатую Московию потянулись эмигранты из других стран, только из Литвы выехало 300 семей.

В годы правления Елены Глинской началось и проведение так называемой «губной реформы». Губные старосты были выборными лицами из местных дворян и становились судебными исполнителями. В помощь им избирались старосты, сотские и «лучшие люди» из крестьян и посадских людей. Это стало еще одним ударом по наместникам и волостелям и в то же время усилением «снизу» формирующегося сословно-представительного государства.

Но это все было настолько скучно и неинтересно — ни заговоров, ни войны, ни, на худой конец, таинственных младенцев. Старица Софья, в миру — великая княгиня Соломония, затихла в своей Суздальской обители, никак не напоминая о себе нынешней государыне. Маленький царь Иван рос, как говорится, не по дням, а по часам, а младшенький, Юрий, оставался всецело на попечении мамок и нянек, поскольку болел непрерывно и только раздражал Елену своим невнятным писком.

И еще раздражало ее то, что Иван Овчина-Оболенский накрепко привязался к маленькому великому князю. Учил его ездить верхом, стрелять из лука и драть вожжами нерадивых холопов. Понятно, что любил его мальчик немерено и только что не бегал за своим старшим другом, как собачонка.

А власть — она ведь кружит голову сильнее любви. Уже и полюбовник Елене Васильевне стал не нужен, да как от него избавиться? Уже бродили в ее красивой головке мысли отправить ненаглядного послом куда-нибудь подалее. Вот лето наступит…

А пока наступала весна, заканчивался Великий Пост. Пасха в том году была ранней, на середину апреля выпадала, до Страстной недели — рукой подать. Потому не пила государыня вина, не ела скоромного, только в одном строгий пост нарушала: каждое утро подавали ей творог, и ела она его с солью, как еще с детства, с отчего дома, привыкла.

В то утро Елена вышла к первой трапезе выспавшаяся, веселая, даже приказала старшего сыночка привести, что-бы вместе позавтракать. Придвинула к себе мисочку с творогом, круто присолила, взяла в рот первую ложку и… сморщилась. Горчил творог.

— Уберите, — приказала она девкам. — Не стану есть.

— И я не стану! — радостно закричал Иванушка, колотя ложкой по столу. — И я не буду, коли матушка не кушает!

— Еще как будешь, — погрозила ему перстом Елена.

Придвинула снова миску, через силу проглотила пару ложек. Нет, горький был творог, так и стояли его комки поперек горла. И голову точно железным обручем стянуло.

— Неможется мне что-то, — прошептала она. — Лекаря позовите…

Всю неделю в церквах шли службы, священники и монахи денно и нощно пели псалмы за выздоровление пресветлой государыни. Немецкие лекари, призванные к Елене Васильевне, руками разводили: отравили, спасти невозможно. Теперь лишь сон и покой.

Навзрыд рыдал у постели умирающей князь Овчина-Телепнев, горько плакал малолетний государь Иван. Но Елена уже никого не узнавала, почти все время была в забытье, хотя иногда все же приходила в сознание и просила клюквенного киселя.

— Сына позовите, — вдруг внятно промолвила государыня. — Увидеть его хочу… в последний раз.

И взгляд ее окончательно застыл...

Московскую государыню похоронили на Благовещение. С самого утра вдруг повалил густой снег, однако московиты проводили свою государыню в последний путь чуть ли не всем городом, пусть и «литовка», она давно стала для них своей, мудрой и милостивой правительницей, надевшей узду на алчных и своевольных бояр и давшей простому люду свободно вздохнуть.

А на девятый день на двор к князю Ивану Овчине-Оболенскому всем миром ввалились бояре в сопровождении вооруженных дружинников. Первым шел Василий Шуйский.

— Стало быть, на девятый день пришли? — встретил их на крыльце хозяин.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.