Поступок

— До утра! — простилась ликующим голосом Искра. Она на цыпочках вошла в спящую палату. Вдоль стен расположились шесть коек, изголовьями к стене, возле каждой — тумбочка, где хранятся разные личные мелочи.

Мирное посапывание, всхрапы, сонное бормотание слегка тревожили тишину палаты. Искра сбросила сатиновый, стираный-перестиранный казенный халатик. Легла, кинула руки поверх одеяла и погрузилась в блаженный покой. Не спалось. Наверное, во всю ночь не уснет. Думать, думать... О том, что не успела сказать Маше. Завтра доскажу. Знаешь, почему я поступила гардеробщицей в министерство? Мама устроила. Ее там жалели. Безответная она, услужливая, из доброты, не из чего-нибудь. И меня из-за нее без звука приняли, без каких там анкет. А секретное министерство, не угадаешь, что они изучают. Мне зачем? У меня свой интерес. Читать люблю. Конечно, гардеробщица — звание невидное. Могла бы и в другое место определиться, в цветочном магазине покрасивей работать или в газетном киоске. Я грамотная, восемь классов прошла, сумела бы...

— Пи-и-ить, — прошелестело на соседней койке, там лежала недавно доставленная из реанимации женщина лет сорока пяти, с ампутированной ногой.

Искра приподнялась.

— Пи-и-ить.

Весь день возле больной, переведенной из реанимации, дежурил муж. Плотный, плечистый, с широким простоватым лицом, щетиной небритой бороды, всклокоченными волосами, он поминутно поправлял на жене одеяло, щурил глаза, у правого виска крупно билась синяя жилка.

— Ничо, ничо, — твердил он, вытирая клетчатым платком вислый нос. — Ничо, Дарьюшка, жива осталась и спасибо!

Искра дала Дарьюшке выпить боржоми и вернулась на свою койку, впотьмах задев локтем тумбочку.

— Ни днем, ни ночью покою нету, — долетело брюзгливо из дальнего угла палаты. — Шастают, топают. Молодежь пошла нынче без сердца. На уме гулянки да романы.

Искра промолчала.

«Отчего на меня накатило нынче веселье? Знаю, отчего. Бывает любовь с первого взгляда? Почитайте в книгах. А у меня дружба с первого взгляда».

Она уткнулась в подушку, потихоньку счастливо смеясь.

«Маша сдержанная, — размышляла она, — по виду вроде не очень чувствительна, а в жизни бывает: «чувствительные» на словах, а на деле... Мама о таких говорила: «Всем бы хорош, да душа коротенькая». Нет, Маша, у тебя душа не коротенькая. Меня не обманешь. Я сразу человека чую. Скорее бы завтра! Доскажу Маше про свою службу. Утром привалит народу, разные служащие, больше мужики, женщин мало, а все, хоть разного пола, с портфелями, дипломатами, вежливые, поздороваются. Но дальше ни слова. Потому — секретные. А мне что?! Одежку приму, номерки для порядку раздам, ученые по своим кабинетам закроются, а ты в гардеробной посиживай. Только я зря не сижу. Читаю. Не глазеть же по сторонам без толку! От мамы перешло: она не пусто жила. Обидела маму судьба. Осьмнадцати не исполнилось, как он ее соблазнил. Побаловался и бросил. Паразит! А мне его имя прописано. Ермолаем звали. Искра Ермолаевна. Смех! Почему, ну почему все у меня никуда?! И убожество, наверно, от него. Мама из себя была неплоха. А он, наверное, пьянчужка. А я — страдай. Машу отец в больницу на «Жигуленке» привез. Сумку ее несет, поцеловал на прощание. Вот как у людей! О Машиной отце и не скажешь, что рабочий. По виду интеллигенция первого сорта, а в душе и по званью мы с ним одного класса, на мне написано разве, что гардеробщица? Пальтецо приличное, сапожки подгуляли, ничего — разживусь, куплю новые. Не спится. Скорее бы завтра».

Мне тоже плохо спалось в эту ночь. Утром проспала, опоздала на завтрак в столовую. Ходячие больные все уже позавтракали, лишь один столик был занят. В компании с Машей и ее сверстницей, видимо, только-только поступившей в больницу, стол занимали двое мужчин. Молодой — хилый, в чем душа держится. Другой средних лет, напротив, тучный, но с костылем. Я получила в раздаточном окне порцию овсяной каши, и тут вошла радостно оживленная Искра. Увидела Машу в компании и разом погасла.

— Ты... я думала... займешь мне место...

Маша, не поднимая глаз, молча отвела за ухо прядь волос.

— Здесь не кино места занимать. Вон сколько пустых столов, выбирай любой, — дружелюбно отозвался тучный с костылем.

Краска пламенем облила щеки Искры... Круто повернулась, получила свою порцию овсяной каши, не донеся до двери, поставила тарелку на первый попавшийся стол, есть не стала, ушла.

Вернулась в палату, легла. Утром полагается ожидать обхода лечащего врача, назначений на процедуры, перевязок и прочее.

В палате шумела беседа. Вернее, вела разговор та женщина на дальней койке в углу палаты, что вчера вечером отчитывала Искру, споткнувшуюся в темноте о тумбочку. С худым, сплошь прошитым тонкими нитями морщин лицом, юрко шныряющими в узеньких щелочках глазками, она выкладывала обстоятельства своей незадачливой жизни. Больные с виноватым вниманием слушали, она еще круче оттого распалялась.