Рассказ
Интересно вспомнить, как мы познакомились с Кирой. Циферовы жили через стенку от Серых в многоквартирном деревянном доме. Добрососедского контакта между интеллигентной семьей Циферовых и работягами Серых не было. А восьмиклассник Федя уже заглядывался на ровесницу Киру Циферову, которая училась в женской школе. Феде приходилось часами просиживать у окна своей комнатки, чтобы уловить момент выхода юной соседки во двор. Кира прошмыгивала виноватой мышкой. Тогда Федя выходил во двор и по-солдатски прохаживался взад-вперед, ожидая ее возвращения. А когда она появлялась вновь, Федя натужно здоровался с ней и пытался заговорить. Но соседка, зардевшись, вихрем уносилась на свое крыльцо. А Федя возвращался восвояси несолоно хлебавши. И мы с Каликом часто были свидетелями этих сцен.
— Ну что, кабальеро, опять невезуха? — спрашивал я.
— Что-то не в духе сегодня она, — почесывал в затылке Федя.
— Ты лучше сразу в кино ее пригласи, — советовал Калик, считавшийся уже специалистом по дамскому вопросу. — На «Индийскую гробницу» сразу клюнет.
— На какие шиши? — пригорюнивался Федя.
Мы все опускали головы, косясь на голые стены Фединой комнатушки. Впрочем, над солдатской койкой Феди висел ковер, на котором был изображен пруд с лебедями, в пруду отражался прямо-таки мармеладный замок, а на цветущем берегу возлежала дива с томным взглядом васильковых очей. Мы знали, что это произведение с барахолки подарил Феде его дядя Бурик за целый сезон покрасочных работ, когда племяш помогал зарабатывать Серых-старшему. Но на билеты в кино просить у Фединого дяди, который и так содержал племянника-сироту, было бесполезно: семья еле сводила концы с концами, а Серых-старший пропивал всякую свободную копейку. Калерий не мог выручить дружка: самому отчим-ветеринар выдавал только на один билет. Обо мне и речи не могло быть: отец на свою зарплату проводника вагона лишь благодаря материнской жесткой экономии, огороду под окнами нашего барака и нашему посильному труду на грядках мог прокормить семью в пять ртов — сам шестой.
Но как раз я и нашел выход из положения. Как-то под осень в Фединой боковушке запахло краской — начался ремонт квартиры. Несмотря на окрики дяди, Федя не торопился помогать. А тут как назло под окном промелькнула Кира. И Федя, причесав челку, ринулся на свой дворовый пост... Вскоре он возвратился с постной физиономией. Светлые бровки его были трагически взметнуты над переносицей, в стоячих глазах бликами поколыхивалась растерянность, а рот не закрывался, точно наш друг держал свое горячее слово на самом кончике языка до следующего выхода Киры.
— Говорил же, с-сразу приглашай на «Индийскую гробницу», — еще и-и-идет! — встретил Калик дружка, заикаясь, как всегда в ответственные моменты.
— На какие шиши... — затянул свое Федя, оглядывая в который раз полку снедавно приобретенными учебниками для девятого класса.
Я же автоматически повернул голову на ковер с красавицей, и тут меня осенило.
— А ведь я могу нарисовать лучше, братцы, — вырвалось у меня. — Продадим на той же барахолке — вот и деньги!
— Лучше-то можешь, — согласился Калик, — да на чем?
— И чем? — печальным эхом отозвался Федя.
— Да вы что, братцы, — заиронизировал я, — в Сен-Жермене родились или в Глазковском предместье! Не знаете, как щи из топора сварить?
Друзья потупились, а я сдернул старенькую клеенку со стола, бросил ее на пол и начал командовать:
— Несите кисть поменьше, какие есть краски у Бурика вплоть до половых и растворитель.
Мои дружки поплелись клянчить у мастерового Бурика материал для моей работы, а я поудобнее устроился над клеенкой. Мне приходилось видеть работу самодельных мастеров-халтурщиков из пригородных поселков, как наша Заливановка. Не от хорошей жизни рисовали они свои немудреные сюжеты на полотне, жести, фанере, клеенке, картоне, копируя иногда картины и великих мастеров. После войны, как видно, у людей была повышенная тяга к прекрасному, и спрос на художественные поделки рождал предложение многочисленных доморощенных живописцев. Теперь и я втягивался в их цех, имея основания вполне весомые — по рисованию у меня всегда была пятерка. Главное теперь заключалось в том, выдаст ли Серых-старший необходимый набор. Федю после того, как убило на фронте отца, а мать вышла замуж по новой и укатила куда-то в Крым, дядя воспитывал, как сына. Но к нашей идее он мог отнестись как к очередной блажи.
Однако Бурик встретил наше начинание с понятием, и через полчаса пол в Фединой штаб-квартире был заставлен банками с разными красками. Сам Серых-старший, оставив племяша в покое со своим ремонтом, наблюдал за работой и давал советы.
— Ты бедра, бока то есть, ей подзакрути — с ног сшибете любого мужика с деньгой!
Я благодарно кивал, подмигивал друзьям и не жалел краски на бедра красавицы.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Отечество
Повесть
О преемственности театральных традиций, о духовном воспитании молодых актеров