— Талан, Женяша, форменный ты талан! — оценил мою работу Серых-старший, когда я белилом лихо вмазал в пруд последнего лебедя со змеиной головой. — Считай, в руках кусок хлеба.

— Сама Кирка не отказалась бы от такой картиночки, — прицокнул языком Федя. — Любит она художества, прямо страсть как любит.

И будто накликал соседку на нашу голову ее воздыхатель.

Когда картина высохла, мы свернули ее в трубку и понесли воскресным днем на барахолку, что бурлила вокруг остова церковного храма на большом пустыре высоко над Ангарой.

В лучшем углу барахолки, огороженном обзольными плахами, торговали гипсовыми кошками и свинками с прорезями для монет, старухи цветочницы предлагали «кветки» из стружек и бумаги, с патефонных дисков доносились голоса Утесова, Шульженко...

На самом же заборе висели разномастные полотна — ковры художников из народа. Сочными, щедрыми, однотонными красками переливались под осенним солнцем эти ковры. На них были изображены уединенные домики на берегу реки с лодкой и парочкой в ней, русалки возле запруд под луной, иваны-царевичи, летящие на скакунах к царевнам в высоких теремах, олени с рогами, немудреные копии с известных картин Васнецова, Шишкина, Айвазовского, Левитана и, конечно же, больше всего — наша «Красавица с лебедями», как назвал я этот сюжет.

«Надо придумать свою оригинальную тему», — решил я и махнул дружкам на свободное пространство забора:

— Теперь ваша часть работы, братцы. Развешивайте и торгуйтесь, а мне надо ознакомиться с другими работами.

Федя с Каликом кивнули с почтенным видом подмастерьев и стали протискиваться к свободному пятачку на заборе. А я подался вдоль галереи ковров, пахнущих свежей краской, источающих изумрудную зелень лугов со звездочками цветов, природы, привольем зверья и благоденствием человека. Рисунок, светотень на этих изображениях были на самом примитивном уровне, но колорит заявлял о себе буйным цветением, главное, подкупало настроение. И этому еще способствовала патефонная музыка.

Дымок от папиросы
Взвивается и тает,
Дымок голубоватый,
Как призрак счастья и любви...

«И все же надо найти свои сюжеты, — еще раз заключил я, возвращаясь к своему полотну. — Непохожие на другие...»

Но и возле подражательной нашей «Красавицы с лебедями» уже останавливались покупатели, приценялись и пока уходили вдоль забора, оглядываясь на мое творение. А когда я протиснулся к своей клеенке через музыкальный куток, перед моими дружками стояли две покупательницы. И видок у моих продавцов почему-то был растерянный.

— Это он, Мария Сергеевна, — залепетал Федя, указывая на меня.

— Его художество, — заикасто подтвердил Калик.

Тут покупательницы повернули в мою сторону головы, и я узнал мать Киры Циферовой и саму Киру.

При виде худого, взъерошенного, с подозрительным блеском в глазах художника Мария Сергеевна чуть отступила, дернув за собою дочь. Но, признав во мне ученика параллельной мужской школы, дородная, гладко причесанная математичка пронзила меня учительским взглядом, словно сдвоенной указкой.

— Так вот вы чем занимаетесь, молодые люди? — произнесла она таким голосом, будто преподавала не в женской школе, а у нас, в мужской.

— А что, каникулы... — промямлил я. — Кто запретил?

Кира стрельнула в меня темными глазками, укрылась за рукой матери и хмыкнула.

— Посмотрим, как отнесется к такому художеству ваша классная руководительница, когда кончатся каникулы, — произнесла Мария Сергеевна.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.