— Потом съедим, — ответил Рэм и направился к выходу. Морозов, пожав плечами, отвернулся от вопрошающего взгляда бабушки и тоже пошел за Рэмом.
Холодная «Волга», уже третью ночь стоявшая посреди двора, отражала какой-то смутный свет. Она казалась огромной в царственной в этом маленьком дворике, среди низеньких сарайчиков и кустов голой сирени.
Рэм остановился и, словно принюхиваясь, стоял без движения. В ночи что-то хлюпало, что-то дребезжало на ветру, посапывало, шипело... И звуки эти были таинственны и непонятны.
Потом вдруг из потемок вышла большая собака Джина, вильнула хвостом и стала смотреть на Рэма, и Морозов подумал, что вот она-то, конечно, все знает: знает собачьим своим умом, что это там посапывает сзади дома, а что пищит на ветру и откуда дребезжание, хлюпанье... У собаки были спокойные и равнодушные глаза под черными бровями на светло-серой морде. И, когда Морозов так подумал о ней, она нервно и длинно зевнула, и слышен был ее глубокий и мудрый вдох.
— Джина, — позвал Морозов тихо. — Скучно? Скучно, старуха... Чего уж! Кстати, — сказал он Рэму, — у бабушки душистый суп, черт побери! Куда мы, собственно, сорвались?
— У меня тут один знакомый с винными погребами, — с улыбкой ответил Рэм. — Я его раза три взял в Москву, он предлагал деньги за это, но...
— Ты был джентльменом, — сказал Морозов. — Все ясно.
— Ничего не ясно. Может, ему надо завтра в Москву. Мы бы его прихватили... А «ясно» только пошлякам.
— Мерси за комплимент, — сказал Морозов с французским прононсом. Потом они шагали с Рэмом по узенькому тротуарчику пустынной главной улицы, по которой изредка проезжали с севера на юг, к Москве, и с юга на север грузовые машины, замедляя свой бег в этом попутном городишке с ограничительными знаками и плохо освещенными улицами. Шоссе еще было покрыто влагой, а на тротуаре покоились лужи, битком набитые опавшими листьями. И вообще всюду были светлые эти мокрые листья, сорванные ветром.
— Видик у нас, прямо скажем, не парадный, — нарушил молчание Морозов.
— А кому какое дело, — сказал Рэм. — Кстати, и гости мы тоже незваные.
В молчании подошли они к каменному дому с палисадником, молча поднялись по лестнице — Рэм впереди, сунув руки в карманы штормовки, Морозов сзади. Шаги их по ступеням раздавались вызывающе громко, и сами они выглядели довольно странно на этой крутой лестнице, освещенной подслеповатой лампочкой, особенно Рэм в своей мокрой и грязной кепочке, в которой он ездил на охоту и занимался ремонтом машины.
Пахло отсыревшей пылью. Рэм позвонил и улыбнулся Морозову, который между прочим подумал, что этот визит ставит их в какое-то дурацкое положение, но было уже поздно.
Дверь на цепочке приоткрыл сам хозяин и, не узнав Рэма, испугался и хотел тут же прикрыть ее, потянув уже на себя, но что-то, видно, вспомнил, да и Рэм, здороваясь, назвал его по имени и отчеству, Михаилом Михайловичем.
— А-а-а... Седов, — сказал Михаил Михайлович. — Не узнал. Богатым быть...
Он откинул цепочку и открыл дверь, впуская гостей. Рэм извинился и представил Морозова.
— Мой друг, — сказал он.
— Прошу, — говорил Михаил Михайлович. — Прошу.
— Журналист, — добавил Рэм.
— Очень приятно, — говорил Михаил Михайлович. — Очень приятно... — И тряс руку Морозова.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.