— А если что-нибудь придумать? — спросил он. — Если, к примеру... Неужели нет никого знакомых? Знакомых, пардон, у которых винные погреба.
Рэм молча ел салат, откусывая от ломтя черного хлеба, и равнодушно смотрел на зеленые помидоры.
А бабушка догадалась и с укоризной сказала Морозову:
— Опять ты, Валя, про выпивку заговорил! А Рэма, может, и не хочет совсем. Зачем же человека насиловать!
Рэм продолжал молча есть. Бабушка сказала опять:
— Вот поешьте салату, а потом уж супчику... Я поставила разогревать. Ждала-то я вас к обеду... он и остыл...
— Садись ешь, — сказал Рэм с теплотой в голосе.
Морозов сел и, хмурясь, принялся за салат. Когда бабушка ушла, он хлопнул вилкой по столу и тихо сказал:
— А ты, как хозяин, ведешь себя по-хамски. Мог бы объяснить своей бабусе, что мне эта водка до фиников... и что ты сам телишься в первую очередь... поллитровкой...
— А зачем?
— Что зачем?
— Зачем объяснять-то?
— Затем, что я все-таки гость, и она мне, к сожалению, никто. Просто твоя бабушка... Увы!
Рэм с удивлением посмотрел на друга и спросил шутейно:
— У тебя что сегодня — сдвиг по фазе? Морозов с набитым ртом ответил:
— Да, короткое замыкание...
Оба они по опыту знали, что так, исподволь, ни с того ни с сего подкрадывалось к ним порой озлобление друг на друга, подступало неукротимое желание оскорбить, выкрикнуть самое что ни есть гнусное слово, подвернувшееся в пылу гнева. Ссоры бывали дурными и грубыми, и казалось, всякий раз последними, потому что каждому из них не верилось да и не хотелось верить, что после таких ссор можно остаться добрыми друзьями.
Однажды они даже подрались. Это было давно, и каждый теперь считал, что именно он в тот раз дрался невсерьез, хотя драка была настоящая, в поздний час, на старой Большой Калужской, у выхода из парка под тополями. Они улыбалась в той драке, но улыбки их были похожи на гримасы: у Морозова была разбита верхняя губа, и она сразу опухла и одеревенела, а Рэм схватился за нос и, запрокинув голову, сделал вид, что ему это все надоело и пора кончать. И Морозов отдал Рэму свой чистый платок, который тот измазал в крови. А Рэм, хлюпая носом, говорил: «Я бы неплохо дрался, будь у меня крепкий нос. У меня очень слабый нос! А ты, собака, знаешь и бьешь прямо по носу... Кто же так делает?»
Теперь, собираясь с женами и детьми, они любили вспоминать про ту свою драку, словно она-то в была самым приятным воспоминанием в их жизни.
«А этот ходил целую неделю, как верблюд», — говорил Рэм про Морозова и счастливо, по-детски смеялся.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.