Показывали эстрадный концерт, ничего себе, концерт как концерт, но, когда все закончилось, Ионычев запросился домой. Дома его ждали рыбы и два полосатых попугайчика — Пуня и Яшка. Их пора было кормить.

Регина подняла бровь:

— Вы меня бросаете? Так скоро? Так коварно? Соблазнили девушку, поматросили...

— Надо мне, Регина Львовна. Они ведь сами не могут еду себе приготовить.

— Какая прелесть! — восхитилась Регина, мрачнея. — Животные, на мой взгляд, облагораживают современного городского жителя. Верно? Это связь с природой. Я всегда хотела приобресть собаку. Собачку эдакую, знаете, чтоб лохматенькая и морда кирпичом.

— Эрдельтерьера.

— Ага. Или сиамскую кошечку, они, как норки. Даже на воротник можно, не отличишь. Знаете, у нас одна дама, муж военный, полковник, купила шапку. Треух. Думала, из енота. Фигушки. Двести рублей содрали! Не поверите, из собаки. Ловят беспризорных собак...

Андрей Павлович еле вырвался. Вернувшись домой, уже с лестничной площадки он услышал, как за дверью надрывается телефон. Звонила тетка.

На следующий день утром Ионычев и сочинил первое свое письмо. Был понедельник, библиотечный день. Он сидел в читальном зале за стеллажами, на которых стояли словари и энциклопедии, и писал: «Здравствуй, Андрей, как ты поживаешь? Я часто вспоминаю тебя, наши встречи, прогулки при луне...» Тут он задумался. «Прогулки при луне» оскорбляли чувство стиля, но он себя успокоил: девушка — не Флобер, не Тургенев, сойдет. Так оно даже правдоподобней. Пусть себе... Он еще не знал, как ее зовут. Имени еще не было.

«Андрей, я вспоминаю наши с тобой встречи и бесконечные споры, — писал он, — и теперь понимаю, ты прав, у тебя работа, призвание, ты должен защитить диссертацию, пусть это формальность, все так, но она необходима, и я тебе только мешаю. Разреши все-таки, письма я тебе буду писать иногда...» Теперь он знал, как ее зовут! Вспомнил. Наташа. Они отдыхали вместе в доме отдыха в прошлом году. Летом это было, в июле, на Оке. Он ее лицо вспомнил, милое, чистое лицо с темной родинкой на правой щеке. Она всегда ходила с подругой. И, когда они встречались в столовой или в клубе, где показывали кино и билеты продавали по предъявлению картонной «Памятки отдыхающего», она всегда улыбалась ему тихо и как будто виновато. А подруга фыркала.

Наверное, он мог бы тогда познакомиться с Наташей, и она бы в самом деле писала ему письма. А почему нет? Так что, по сути, он ничего не выдумывал. Он проецировал, как бы оно могло быть, если б в первый или во второй день по приезде не произошла одна неловкость.

Он шел по берегу. Размышлял. Жарко было, хотелось пить. В одной руке он держал ботинки, в другой — рубашку и работу академика Льва Владимировича Щербы «О трояком аспекте языковых явлений...». Ему пришла мысль выкупаться. Он издали выбрал подходящие кустики, пригнувшись, влез туда и остолбенел. Прямо перед ним на песочке, на ослепительном солнцепеке лежали две девушки. Лежали в чем мама родила, закрыв лица полотенцами, и даже не переговаривались, такие были лениво разомлевшие. И совсем они не ожидали, что кто-то может проникнуть в их укрытие. Ему бы уйти. Но... «Извините», — сказал Андрей Павлович, попятившись. Девушки взвизгнули обе разом, и вот с тех пор, когда они встречались, подруга фыркала, а Наташа улыбалась, словно она чувствовала, что он будет вспоминать ее и писать письма и в какой-то момент представлять себя принцем Дезире, случайно попавшим в заснувший замок Флорестана XXIV и увидевшим спящую Аврору. Спящую красавицу. Или загорающую с зеленым листком на кончике носа, чтоб не обгорел. Какая разница? Было — не было... Останется щемящий след, ощущение стыда и восторга, рембрандтовская светотень и чувство своей вины, хотя какая же это вина?

Письмо он писал, немного коверкая свой почерк, чтоб тетя не узнала. Адрес на конверте напечатал на машинке у секретарши Киры Семеновны, и та все любопытствовала:

— Андрей Павлович, что, подписка у нас в отделе? На кого, миленький вы мой? Я Симонова хочу.

Письмо пришло в среду, будто специально: тетушка приехала на весь день, чтоб убраться, постирать, на три дня до субботы сготовить суп или борщ, а заодно проверить свои вещи, которые хранились у племянника. У нее был свой ключ и от квартиры, и от почтового ящика. Андрей Павлович вернулся со службы, она сказала, потупившись:

— Дрюш. — Она его Дрюшей называла, когда была в хорошем настроении и распускала вожжи. — Дрюша, а тебе письмо.

И вскинула взгляд. Он выдержал. Он зевнул.

— А, от Наташки, наверное.

— От кого?

— Девушка одна.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.