Письмо от Наташи

— Да ну... Вряд ли, — подумав, отвечал Ионычев. — По-моему, не должно.

— По-твоему! Женись, глупый. Я не вечная. Женись. Девушка хорошая. Давай лучше сам, а то ведь все равно будет по-моему. Ты мой характер знаешь, верно?

Весь вечер Анастасия Кирилловна выспрашивала о Наташе. Где живет, как ее быт устроен, читает ли книги, умеет ли шить, как относится к родителям?

— Не скажи, — говорила тетя, — это очень важно, как она с папой, с мамой. Это очень дальнейшую судьбу определяет в смысле семейной жизни. Что и как в доме родительском заложено, то, извини меня, на всю дальнейшую жизнь, у женщины особенно.

— Ну почему именно у женщины? — попробовал посомневаться Андрей Павлович, понимая, что его уже заносит.

А тетка расстроилась. Молодость свою вспомнила, ветер в голове, жалела Наташу, что с дураком связалась, говорила, глядя жестким взглядом, что Андрей Павлович за последнее время сильно изменился, и это понятно, и в глазах у него появилась мерзость. И низость.

— Подло это мужчине так поступать! Подло!

Анастасия Кирилловна расстроилась не на шутку, в следующую пятницу не приехала, и поскольку была она женщиной неплохой, скуповатой, правда, но душевной, Андрей Павлович позвонил ей, но дома не застал ни в пятницу, ни в субботу утром. Ничего, он решил позвонить днем, тем более что на субботу у него было назначено одно мероприятие и в середине дня он должен оказаться рядом с теткиным домом.

С вечера он приготовил свой студенческий еще «дипломат» и отправился на Таганку, на Птичий рынок, хотя было у него до получки всего-то семь рублей.

Ему давно нужен был компрессор для маленького аквариума, куда он пересадил вуалехвостов. Он, пожалуй, присмотрел бы подходящий рублей на пять, но до компрессоров добраться не успел.

Его остановил верткий старичок в белой кепке, «Таллин-регата» на ней было написано, и заговорил, энергично хватая за рукав:

— Вот вы, молодой человек, посмотрите, будьте свидетелем. Ну как же так? Рази это барбус? Какой это барбус, голубчик вы мой дорогой. Объясните ему! Андрей Павлович остановился. На прилавке перед ним стоял заляпанный, гадкого вида аквариум, в котором вяло плавали явно не барбусы, но хозяин аквариума толстомордый дядечка заявлял нагло:

— Самый настоящий барбус. Суматранус.

— Чего? Да он меня уморить хочет, — верещал старичок, оказавшийся его зой. — Это даже не пентацон! Вон у него пять полос, а у суматрануса четыре. Четыре у суматрануса!

Смешно, но ошибались оба. Ионычев остановился и, поскольку предмет спора был ему близок, пустился в выяснения, чего делать не следовало.

Он объяснил, что все барбусы имеют сплюснутое с боков тело, покрытое крупными чешуйками. Барбусы — золотисто-розовые, с черными широкими полоса ми, и одна из полос проходит через глаз рыбки, а другая окаймляет начала хвостового плавника.

— Ничего этого у ваших рыб нет. Это не барбусы, — твердо заявил Андрей Павлович.

— Чего? — обиделся толстяк. — Ты глаза-то разуй!

— Извините...

— На вот, смотри. — И с этими словами из аквариума сачком были выловлены одна за другой две рыбки, толстомордый спрятал их к себе в рот, быстро налил из жестяной кружки воды в полиэтиленовый мешочек, выплюнул обеих, ловко завязал, все в отработанном, четком ритме, и протянул Ионычеву. — Ну что? Барбус? Фирма. Гони пятерку, и на здоровье.