Василий Малышев. «Избранные фотографии».

Альбом, вышедший в издательстве «Планета», объединяет более двухсот фотопортретов. Лица людей... Разных людей, но больше — представителей интеллигенции: академиков, писателей, режиссеров, актеров. Именно они определяют, если можно так выразиться, зрительный круг старейшего мастера фотографического портрета.

Малышев хранил верность постановочной фотографии. Именно этим и объясняется тот факт, что в альбоме преобладают снимки людей науки, творческого труда.

Он соглашался с тем, что в репортажном портрете больше достоверности, выразительнее динамика. Но добавлял: «В репортажной съемке человек не снимается, его снимают, и чаще всего тогда, когда он об этом не знает. Таким образом, этот портрет как бы подсмотрен фоторепортером. Общение между автором и объектом здесь исключено». А такое общение, считал мастер, необходимо. И достигается оно, конечно, не в результате конвейерного «Внимание — снимаю!», а через отвлеченную вроде бы беседу, в поиске, нащупывании человеческого «стержня», неповторимой индивидуальности. Только так, в студийной съемке, можно сохранить естественное положение фигуры и живое выражение лица. Так считал Малышев.

Портрет, сделанный едва ли не в любом ателье в конце прошлого — начале нынешнего века, вплотную приближается к подлинному искусству. Вспомним хотя бы дагерротипы из старых семейных альбомов, снимки в изящных рамках, украшавшие квартиры горожан. И смысл. портретов предков, родных и друзей, с дарственными надписями прямо на фото, был не только в том, чтобы украсить стены, но в том, чтобы приблизить отсутствующих, окружить себя портретами дорогих лиц, обогатить себя высоким чувством памятливости. Увы, эта нравственная национальная традиция сейчас едва теплится. Как-то незаметно утвердили мы сообща, что фотографии на стене бабки, деда, не говоря уж о близком товарище, — дурной вкус, признак сентиментального мещанства, а то и дурное наследие «ихних благородий», кичившихся какой-то там генеалогией. Мол, у рабочих и крестьян и родство рабоче-крестьянское, как бы с нуля все начинается. Смахнули со стен портреты близких и страшные тридцатые годы. Да как чудовищно: сын за отца не отвечает...

Фотографии почти исчезли со стен наших квартир. Рамку купить и то проблема. Да и портретная фотография, ее искусство подешевели. Старые фотографии наклеивались на паспарту каким-то необыкновенным клеем. Нынешние хранятся в домах в кулях, постепенно желтеют, несмотря на химический прогресс, рвутся, теряются — словом, цены не имеют.

Замечено, что вещи переживают человека. Боюсь, что фотографии детей, особенно цветные, сделанные, например, современным «Полароидом», выцветут раньше, чем ребятишки пойдут в школу.

Вернуть фотографическому портрету его техническое и художественное достоинство, вернуть сам портрет в сферу постоянного человеческого обитания не блажь, но благо. Ведь как важно, чтобы далекие черты не только деда, но и прадеда, и прапрадеда таились не в полурваных пакетах или неопрятных альбомах, а были поблизости, в пространстве людского бытия и чтоб не раз, не два спохватывался, глядя в далекие глаза, и стар, и млад во всяком доме: погоди-ка, а так ли я живу? То ли думаю? Не измельчал ли до стыдности перед памятью и делами предков — дальних и близких? Разве портрет близких не укор человеческой совести, если, конечно, она есть?

Но вернемся к альбому покойного мастера Василия Алексеевича Малышева. Начав в поры довоенные, отмерив далекую дорогу Великой Отечественной, был он, как и все, сыном своего времени.

Своеобразной внутренней осью книги мне представляются два портрета прославленной актрисы Е. Н. Гоголевой. Первый снимок сделан в 1940 году. На груди — три знака лауреата Сталинской премии. Во взгляде — уверенность состоявшегося таланта, сама фигура несколько напряжена, что ли. Словом, человек несет в себе какую-то тайную готовность, и нам остается гадать, что именно в этом смешении уверенности и напряженности. Второй портрет Гоголевой сделан спустя тридцать пять лет. Многое изменилось за эти годы... Спокойная умиротворенность, усталость взгляда, отсутствие аксессуаров, свидетельствующих о профессиональном признании, хотя, мы знаем, их заметно прибавилось. И еще отсутствие той готовности, которая так бросалась в глаза на первом снимке. Да, контраст между вершинами славы и мудрости разителен. Особенно если речь идет о большом художнике.

Да простится мне этот каламбур, но человек с объективом всегда объективен, и если по прошествии времени мы обсуждаем дух той или иной работы, то мы не должны распространять это ощущение на самого фотомастера. Стиль и смысл его работ — это стиль и смысл времени, в которое он снимал.

Коллективный портрет жизнерадостных девушек, датированный 1938 годом, и портрет лесоруба года сорокового, колхозницы в том же году... Безмятежность улыбок, беззадумчивая уверенность этих людей напоминают декорации, прикрывающие и бедность, и неуверенность, и неизвестность завтрашнего дня...

Мы все сильны, конечно, задним умом. Но принеси фотограф портрет с признаками печали, безысходности и трагизма в ту пору — какая редакция, какая выставка пустила бы такие чувства на свой порог?

Конечно, человек интеллектуального труда более предрасположен к имитации разнообразных состояний. И это опять же не обвинение, а лишь констатация существующего положения вещей. Жанр постановочного портрета имеет, так сказать, и свои «внутренние» ограничения. Вряд ли человек, приготовившийся к портретной съемке, способен смоделировать чувства трагические, драматические. И портреты жизнерадостной доярки в красном платке и украинской расшитой кофточке на фоне красных цветов или трактористки в красном же костюме с геройской звездочкой, лауреатским значком и депутатским флажком неспособны вызвать каких-либо других чувств, кроме недобрых воспоминаний о лживоулыбчивом благополучии эпохи застоя.

Документ прошлых десятилетий. Задумчивость и глубина, психологизм и характерность портретов последнего времени — свидетельство раскрепощения человеческой личности, расширения гаммы личностных чувствований. И это неоспоримый факт перемен, происходящих в обществе.

Альбом фотомастера В. А. Малышева — это строка нашей жизни, калейдоскоп человеческих индивидуальностей и безликости страшных лет... Но и сиюминутность иногда оборачивается обобщением, и тогда рождаются фотографии, сходные с лучшими живописными портретами...

Впрочем, живопись и светопись — а именно так поначалу называлась фотография — сходны в своих лучших образцах.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.