Заяц забирал влево; я тонул то в земле, то в жидком снегу и несколько раз я видел, как он выбирал дорогу получше и отряхивал от грязи свои мокрые ноги, передними лапами, очищая запачканное брюхо, взглядывал в мою сторону.
Такой смешной...
Когда я взопрел и огляделся — ни конников, ничего.
— О-э-й! — заорал я. — Э-эв. замял туман. Я орал еще — без всякой пользы.
Только заяц сидел на бугорке под кустиком и топорщил удивленные уши.
— Ах, ты стерва! — я стал подкрадываться опять и, не дойдя на выстрел, не стерпел и бабахнул.
Заяц дал фортеля, перекувыркнулся и зачесал показывая лохматый зад, опять влево.
Зарядил новый патрон и снова стал мерить затопленное поле. Мои ноги зудели, и в ушах пели телеграфные столбы: у-у... гу-у-у...на разные лады.
А я все шел и не давал зайцу опомниться. Он вставал на задние лапы поднимался рассматривал меня испуганно негодующе бил ногами и шлепал дальше высоко подкидывая себя, чтобы не мараться и не тяжелеть.
Я промазал еще два раза и тут заметил — устает заяц.
— Ага... постой, я тебя ухожу.
Я был — горе охотник. Я не знал, что так за. зайцами не охотятся.
Он подпускал меня все ближе и ближе, и в глазах его мне чуялся ужас.
И вот я опять поднял ружье, на этот раз наверняка.
Но тут мне стало страшно — сквозь туман сочатся, сумерки кругом клубятся холодной сыростью болота; конники теперь плутают и дрогнут — а я один... Туман болота... буду бродить день, ночь, пока не усядусь прямо в мокроть и сдрогну в этой леденящей сырости.
— Нет... — и хлобыстнул вверх: страшно одному, с живым зайцем веселее! Пусть бегает — до конца буду ходить не тянет в пустой туман, а это в роде заманки; бегай, — подумал я.
Туман душил давил и везде только видел я кусок желтого снега, пегую липкую землю, да синеватую воду болот, а впереди — рыжим, веселым комком маячил и подбадривал заяц. Если бы не он я сел бы и больше не двинулся; но я шел, хотя тихо, чтобы зря не пугать, боясь потерять его. А он попрыгивал осторожно, с оглядкой присаживался, где посуше, и отгрызал стынувшую на лапах грязь. Он весь измок и был жалкий.
— Што, бра-ат, — грозился я ему и подмигивал: — понимаешь, в чем дело.
Он прыгал выбирал дорогу, и по его следам я перестал врюхиваться в колдобины.
— Ишь ты проводник какой. — И что-то смутное вроде надежды выбраться чудом выбраться из тумана и болот за этим зайцем заползало в меня и теплой варежкой грело сердце.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
«О, родина святая. Какое сердце не дрожит, тебя благословляя». Некрасов.