ПЕРВОГО своего зайца я взял живьем. Было это в самое раздополье.

Такое раздополье — держи свою голову! По разливу пришел Антонов*), и округа наша кулацкая исердитая на Совет за отобранные хлеба, за порезанных овец, черноземная наша округа загудела набатами, била и рвала коммунистов, конечно, и комсомольцев.

* Антонов — известный бандит, руководитель кулацкого движения в Тамбовской губернии.

— Вот, погоди, нынче — завтра и вам голяшки надерут, — ехидничала соседка, шепча матери разные страхи.

Засопел я, отыскал кусок свинца, который берег вторую зиму, скатал колобок глины и сделал в нем девять дырочек. v Стал готовиться к самообороне — у меня есть ружье таинственной системы, понятной мне одному, и оно стреляет. Прогнал я мать от печки, в картофельной сковородке растопил свинец и залил дырки, а потом стал катать утюгом на сковороде кругляши.

Когда я наготовил пули и перестал шуметь, мать подперла измученное свое лицо сковородником и сказала:

— Ушел бы ты... от греха.

Я поглядел на сестренку, пятнадцатилетнюю красивую Надьку, на двух братьев, изучающих крепость хвоста у котенка: один держал за голову, другой — тянул за хвост и, когда котенок орал невыносимо, довольно взглядывал на брата и ослаблял тягу.

Поглядел я на них и сказал:

— Уйду.

Забил свои кругляши в бумажные патроны, пороху сыпал на полтора медведя и патроны загнул наглухо. Устроил все — гляжу, а мать иконы из чулана выносит, и верно, за одно это пропасть можно. Ладно, только гляжу я, а Надька без спросу, и, не глядя на меня, цап моего Ленина со стены и дерет сверху вниз... — Брось! — заорал я, — возьму своими руками! — И от горькой обиды обидел я красивую Надьку нехорошим словом.

Чуть не плача, взял я портрет, свернул под мышку и, повесив ружье, побежал к Луке — секретарю партии — к единственному моему застою.

У Луки собралась вся наша братия. Не одного меня выгнали — от всех родные отказались. Топтались мы в хате, в сенях, на дворе и ждали — вот-вот вдарят в набат и навалятся на нас всем народом.

— Дуем в церковь, отсидимся — каменная она, — предложил кто-то.

И бегом, боясь опоздать, лихо заняли мы церковь. Церковь маленькая, голубая, дикого камня; крепкая — не сдадимся мы долго.

Нас больше десятка.

Три винтовки, мой дробовик... и еще что-то.

Разгуливаем по церкви так, волнение что-то разбирает, а жена Луки сидит на коврике у решетчатого оконца, и вяжет себе чулок, положив шерсть на аналой. Ее желтые, крепкие, как волчата, ребятишки заглядывают в запертый алтарь — любопытно.

Ходили мы, ходили.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.