Пересадка в воздухе

В городе 20 тысяч жителей, но нет ни одного театра или кино. Я видел в советской комендатуре, как румын, вместо того чтобы расписаться, прикладывает к бумаге грязный палец. Пародия на Бродвей заменяла народное просвещение в придунайской Тульче.

7/10 1944

В 12 ночи приехали в Меджедию. Здесь скрещиваются пути из Румынии в Болгарию, из Констанцы и Варны в Бухарест. Слышится болгарская, румынская, французская речь. На перроне господа в шляпах, продавцы сладостей, газетчики, крестьяне в лохмотьях и блюстители порядка - полицейские в аксельбантах и огромных белых картузах.

Втиснулись в прибывший поезд «на Букурешти». Едем через четырнадцатикилометровый Черноводский мост над Дунаем. Этот самый мост разбомбил Александр Молодчий, прервав на три месяца сообщение между Констанцей и Бухарестом. Румыны тогда винили немцев, что те были пьяны, проморгали. А теперь немцы «проморгали» не только мост и не только Румынию. В газете «Универсул», которую держит сосед по купе, жирно тиснуто: «Русские в 14 километрах от Белграда!» Румын попеременно переводит взгляд с газетного аншлага на нас, опять на газету и снова на нас, разглядывая этих диковинных русских.

Солнце на закате. Поезд качнулся раз - другой на входных стрелках, посвистел осипшим голосом и въехал в Бухарест.

Площадь Братиану. По улице Каля Виктория, словно обрывки облаков недавно прошедшей бури, двигаются жестикулирующие группы и группки: только что закончилась демонстрация политических партий, призывавшая к образованию демократического правительства.

Обвешанные рюкзаками и этюдниками, пробираемся мы в чужой толпе, под пёстрой сенью вывесок, гигантских реклам вечных ручек, капающих чернилами с торцов шестиэтажных «небоскрёбов». В воздухе запах бензина Плоешти и парикмахерских.

8/10 1944

С утра знакомимся с румынской столицей. Улицы полны праздного люда. Пестрят шляпы, кепи, много траурных вуалей, чёрных повязок на рукавах (мужья и близкие не вернулись из похода в Россию). В потоке людей - автомашины, фаэтоны, коляски, велосипедисты Газетчики с набитыми сумками утренних газет снуют меж толпы, размахивая «Семналул», «Романия либера», и голодными голосами перекрывают шум бухарестской улицы. На торговой Липскани невозможно пробиться - нет отбою от назойливых предложений: «Купите часы, господин-товарищ, чулки, фонарик, расчёску!...» И по последнему курсу чёрной биржи - румынские леи.

11/10 1944

Взялись за наброски. Работаю на площади Братиану. Мгновенно собралась огромная толпа. Румынская публика удивляется, повторяя без конца «экстраординар»: оказывается, в России есть художники!... Лживая пропаганда Антонеску много лет твердила населению Румынии, что в Советском Союзе нет искусства, нет литературы.

Комсомолец Богаткин, ловко делающий карандашные наброски на бумаге, собрал большую толпу возле здания бывшего военного министерства. Работы художника блестяще опровергают лживые бредни. Толпа дивится, причмокивает от восторга и твердит: «Фрумоз», «Сплендит» - «Красиво», «Замечательно!»

14/10 1944

В румынской столице смутные дни. По улицам носятся разноцветные автомашины, разбрасывая листовки. Вот промчался красный автомобиль и засыпал улицу листовками, призывающими к объединению вокруг партии Маниу. Дворники восстанавливают чистоту, сметая листовки в мусорные корзины.

Спустя полчаса проносится чёрная машина и, выбрасывая через крышу новые листки, призывает горожан поддерживать платформу «домнуле» Братиану. Дворники меланхолично убирают и эти следы политической борьбы партий в одну общую корзину.

15/10 1944

Рисую из развалин, которые спасают от любопытной толпы. Вечером узнали, что взята Рига и наша родина полностью освобождена. Подняли тост за здоровье товарища Сталина и долго говорили о Москве.

18/10 1944

Газета «Романия либера» вышла с рисунками Богаткина и Храпака и статьёй о военных художниках Красной Армии. Газетчики выкрикивают очередную сенсацию дня: «Советские художники в Бухаресте!»

Работать на улицах стало совершенно невозможно. Толпы любопытных и неверующих, проверяющих, правда ли, что в Красной Армии, кроме воинов, есть ещё и художники?! Только и слышится знакомое «Экстраординар».