...«Помои»... Услышал бы от кого-нибудь раньше такое о своих дружках, о своих лучших «кентах», в порошок бы стер.
Да, на собственной шкуре понял Сашка цену и «кентам», и круговой поруке, и красивым, но, оказывается, таким зыбким воровским законам...
Выходной. Целый день занимался. Почти ни минуты не пропало даром. Занимался с 10 утра до 5 вечера. Достал книгу — в помощь экстернам. Неплохая. Хотел сдать сам себе за 10 классов в этом году. Нет, не успею. Сдам в 61-м.
В общем, так: левая нога немного впереди правой, подбородок прижат к груди, удар всем корпусом и... нокаут!
Трудно поверить, а все Кудрявцев! Сначала Сашка не обращал внимания на его цитатки, афоризмы. А потом, зло взяло: «Почему он знает, кто такой Демосфен, кто такая Артемида, а я нет? Ишь, как бригадники его слушают, аж рты раскрыли. И ведь проходил я это когда-то! Вот именно «проходил»... Ни черта в голове не осталось...»
И Сашка отправился в библиотеку, взял там тоненький учебник истории для пятого класса.
С этого все и началось. А Кудрявцев даже не понял, какую роль сыграл в Сашкиной жизни.
...Налаживается учеба. Помог новый метод — «отвечаю» сам себе урони, пока конвой ведет с работы в зону. Вот время бы остановить — не хватает его, ох, как не хватает!..
Когда я начал стремиться к знаниям, у меня появилось желание охватить все. Я бился как рыба об лед, масса энергии уходила впустую, результат был ничтожен. Я не умел правильно распределить свое время, выбрать основное и отбросить ненужное. Захотел еще изучать философию, совсем завалился книгами. А тут гитара, художественная литература. А учеба, главное, комкается.
Нет, времени хватает на все. Разговоры, что его мало, — ерунда. Надо не только экономить секунды, но н разумно их расходовать.
Все идет замечательно. Болят ноги, руки, спина от тренировок. Сегодня второй день занятий боксом. Витька порядочно наколотил мне нос (это еще легонько!). Но радость необычная: я буду боксером!!! Вчера в «Советском спорте» прочитал статью о чемпионах. Оказывается, многие чемпионы мира отличались в детстве слабым здоровьем или болезнью. Воля — вот основа.
...Я свел в могилу мать, мучил ее, да и не только ее. Я растерял настоящих друзей. Я в течение пяти лет жил по горло в этой грязи, именуемой «преступной жизнью», и захотел, чтобы в мгновение ока отношение ко мне переменилось. А я ведь не прочь иногда поболтать о своих «подвигах». С сегодняшнего дня я запрещаю себе подобные рассказы.
«Свел в могилу мать»... Это не воровская сентиментальная фраза. Это истина, от которой никуда не денешься — ни через год, ни через десять лет. И какую мать! Без того несправедливо обиженную...
...За ней пришли днем, увели прямо от скудного обеденного стола. Все было удивительно просто: она, работник роно, посмела выразить неудовольствие, что некоторые ответственные деятели районного масштаба вместо того, чтобы эвакуировать детей, заняли вагоны своими личными вещами. Шел 1941 год...
Через несколько лет мать освободили, но в Москву не пустили. Так и жили на два дома: муж, дети, родители — в Москве, сама — в Рязани.
Женщина энергичная и напористая, она без конца моталась по области, налаживая образование. И лишь в праздники, когда вдруг становилось невыносимо тоскливо, вся какая-то съежившаяся и пугливая, приезжала в Москву, а на следующий день уезжала.
Зато все летние каникулы Сашка проводил у матери. Он кочевал с ней по городкам и деревням, бродил по лесу. Но особенно любил бывать у соседей — у Володьки Доронина и его матери, тоже работника облоно. У них было пианино. Частенько вечерами, все собирались в маленькой тесной комнатке, и хозяйка, усталая и вдохновенная, играла Бетховена. Потом ее сменял Володька. Женщины негромко напевали революционные песни, а у Сашки почему-то мурашки бегали по спине.
В пятьдесят третьем мать реабилитировали, и она переехала в Москву. А в пятьдесят четвертом Сашка стал на ее глазах превращаться в Саньку-короля.
...У нее было худощавое лицо, тонкий, с горбинкой нос и беспомощные близорукие глаза. Прошло столько лет, а Сашка отчетливо помнит, как она, поправив очки, посмотрела на него, когда сын, не помня себя, однажды поднял на нее руку. Уж лучше бы закричала, ударила, выгнала из дому, а то ведь ничего не сказала. А у нее было больное сердце...
Мать все-таки успела увидеть его. Выйдя из детской колонии, прямо с поезда он пошел к ней в больницу. Молча смотрел в бледное лицо, гладил невесомую руку. Ему хотелось говорить ей ласковые, успокаивающие слова, чтобы у нее перестало болеть сердце. Но он забыл их. А в голове ворочалось: «Ты только живи, только живи! Я все брошу. Я буду работать...»
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.