— Я очень рада, Харриет, дорогая. Генри, вероятно, счастлив?
— Ну да, конечно, – ответила Харриет, но по ее голосу даже я понял, что она чем-то очень встревожена. – Она родилась неделю назад, – торопливо продолжала тетя, – и я... я не знала, что мне делать, пока не узнала, что у тебя преждевременные... И тоже девочка... И я подумала...
Она помолчала, а потом, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно естественнее, словно между прочим, спросила:
— Вы уже получили Метрику для вашей крошки?
— Разумеется! – Материн ответ прозвучал, как удар хлыста. Я невольно представил себе выражение ее лица, с которым она произнесла это слово. Когда она заговорила вновь, голос ее звучал еще резче: – Харриет! Ты хочешь сказать, что ты еще не получила Метрики?!
В ответ не раздалось ни слова, но мне послышался звук сдавленного рыдания. Холодно и жестко мать произнесла:
– Харриет, дай-ка мне взглянуть на твоего ребенкакак следует!
Несколько секунд я ничего не слышал, кроме всхлипываний тетки. Потом она тихо и неуверенно сказала:
— Ведь это такая малость, Эмили... Я думаю, тут нет ничего страшного...
— Ничего страшного?! – рявкнула мать так, что я вздрогнул. – И ты... Ты посмела притащить своего монстра в мой дом да еще набраться наглости сказать: «Ничего страшного»!
— Мо... монстра? Ты сказала, мо... – В голосе Харриет звучала такая острая боль, словно ее жгли каленым железом.
— Немудрено, что ты не посмела звать инспектора, – холодно произнесла мать. Выждав несколько секунд, пока тетка успокоилась, она продолжала: – Мне хотелось бы знать, Харриет, зачем ты принесла... это сюда? Зачем ты пришла с... этим? А, Харриет?
Прежде чем ответить, тетя несколько раз всхлипнула, а когда начала говорить, голос ее звучал тускло и безжизненно:
– Когда она... Когда я увидела ее в первый раз, я хотела убить себя. Я знала, что ее никогда не признают настоящей, хотя отклонение это почти даже и незаметно. Но я не сделала этого, потому что подумала, чтосумею как-нибудь спасти ее. Я... пойми, я люблю ее, она... она чудесная девчушка, совсем здоровенькая, кроме... кроме этого. Ну, взгляни сама... Взгляни, разве я не права?
Мать молчала, и тетя, вздохнув, продолжала тем же безжизненным голосом:
— Я не знала, просто понятия не имела, как это сделать. Я просто... просто надеялась. Я знала, что могу продержать ее немного у себя, пока ее не отберут... Ведь по закону дают месяц. Целый месяц... всего месяц, а потом необходима регистрация и... я решила воспользоваться этим сроком. Держать до последнего...
— А Генри? – перебила ее мать. – Что Генри говорит?
— Он... он сказал, что мы должны заявить немедленно. Но я не позволила ему... Я не могла! Эмили, я не могла! Ведь это уже третий раз! Я держала ее на руках и молилась, молилась и... надеялась. А потом, когда я узнала, что у тебя преждевременные... и тоже девочка, я подумала...
— Что ты подумала? – холодно и удивленно спросила мать. – Какое это может иметь отношение ко мне? Хоть убей, не понимаю, к чему ты клонишь?
— Я подумала, – еле слышно произнесла тетя, – если бы я могла оставить свою крошку у тебя, а с собой взять твою...
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
Продолжение, начало в №4