Особо опасный преступник

— Спускайтесь во двор, там есть выход на Маршалковскую.

— Я подожду здесь.

— Дверь за собой прикройте, – посоветовал профессор, прислушиваясь к тому, как звонок дзинькнул второй раз. – Если пришли те люди, которым верю, я вернусь за вами.

Он вернулся через минуту.

— Выходите, пожалуйста, это Шаплинский...

— Игнатий Шаплинский? Художник?

— Да, да, не опасайтесь.

— Я достаточно люблю живопись, чтобы не опасаться Шаплинского.

— А я, видите ли, необычно перетрусил... Хорохоришься, хорохоришься, а когда постучат в дверь, сразу руки холодеют... – вздохнул Красовский и пропустил Дзержинского в кабинет. – Извольте знакомиться, господа...

Шаплинский поклонился, пытливо разглядывая худого зеленоглазого молодого человека в черном костюме с красиво повязанным жабо.

– Доманский. Юзеф. Красовский пояснил:

— Революционер. Агитатор против царизма.

— Меня агитировать против царизма не надо, – заметил Шаплинский, – пана Красовского тоже. Но замахиваетесь вы на невозможное. Все сейчас думают одинаково. Неужели вы и впрямь верите, что можно изменить существующее? Каким образом? Все мы едины во мнении, но ведь открыто никто не решается сказать – в Сибирь за это...

— Так ведут себя те, которым есть что терять, – ответил Дзержинский. – Рабочий, которому терять нечего, говорит. Но говорит неумело, нескладно, ему помочь надо – за этим я и пришел сюда из Кракова. Надо помочь рабочим.

— Как? – спросил Красовский. Художник закурил, пожал плечами:

— Неужели не понимаешь, Адамек? Надо, чтоб ты облек.

— Не только это, не только помощь в обработке корреспонденции, – сказал Дзержинский, – Нам, например, было бы крайне дорого получить статью о проблеме народного образования в Польше, о том, отчего детям запрещают изучать родной язык, а писателям – сочинять стихи по-польски.

— Я не совсем понимаю, – задумчиво произнес Красовский, – как следует писать для вашей газеты. Я привык работать для академических немецких журналов, рассчитывая на подготовленную аудиторию. Не хочу подставляться под удар коллег.

— Подставляются в играх, – жестко ответил Дзержинский. – В литературе, как и в революции, нельзя подставляться. Здесь гибнут: одни для того, чтобы остаться навечно, другие – чтобы исчезнуть.

— Когда нужна статья? – спросил Красовский.