Охотничья изба Тоша Ваня стоит на пологом берегу Сыни, и от нее до Сивой Маски плыть три часа. Избу рубил сам еще в молодые годы, лес отбирал посильный, потому стены пушкой не пробить, а крыша луну выдержит, упади она ненароком. Сколько лет избе - никакого вреда от времени. Век пройдет - пребывать ей, а хозяин сдал на семидесятом году, посмурнел, притух...
Люди того не заметили, привычно завидовали его медвежьему здоровью, и напрасно было их винить: суетно жили, суматошно, всех зайцев хотели разом словить и оттого много зря хлопотали, ни к чему всерьез не прикипая душой.
Тоша Вань с обидой и грустью размышлял о человеческой слепоте, поскольку даже разлюбезные сыновья-кровинушки посмеялись над ним, когда он, собрав мужество, известил их о своем близком и неминуем конце. А пришел он к этому печальному выводу еще весной, когда ходил на Дальние озера, где изредка охотился на уток. Прошагал-то всего десять верст, по прежним временам - пустяки, не расстояние, а еле доплелся назад, повалился мешком на топчан и впервые ощутил свое сердце: оно испуганно и часто, как зверек в капкане, дергалось в груди.
«Все», - сокрушенно подумал Тоша Вань, и стало ему боязно. Помаявшись день-второй, собрался и уехал в село, чтобы с кем-то поделиться новостью. Старший сын сказал:
- Во дает! Мне столько пройти - свалюсь замертво. А он, видите ли, устал!
Младший засмеялся, обнял отца. Был он с детства по-девичьи ласков.
- Ты еще нас переживешь, - утешил он. И выговорил же такие слова, небитый!
Старик вскипел яростью, потому что нет для родителя горше зла, чем пережить своих детей, но говорить ничего не стал, а тем же часом уехал из Сивой Маски в свой охотничий домик на веселом берегу Сыни и вот уже третий месяц живет в нем безвыездно.
Сыновья всполошились было, начали просить назад, уговаривать: не след ему жить со старостью наедине, люди подумают - в родном доме угла не нашлось, выжили, скажут, загнали в тайгу, чтоб не видеть, не слышать. Но уж тут Тоша Вань не сдержался, показал характер, ногой топнул, в голос рявкнул, что это, мол, за командиры такие нашлись, кого учить собрались, кому указывать надумали! И такой шум-гром поднял, что сынки притихли, отступились от него, привередника, а меж собой договорились по очереди наезжать, привозить хлеб, чай да сахар.
Пусть себе чудит старик.
Тоша Вань не мог пожаловаться на судьбу: оба сына вышли в люди, старший совхозом руководил, младший учительствовал, оба книг начитались вдосталь, институты кончили, любого грамотея за пояс заткнут и всякую политику так растолкуют, что дурак поймет, а вот чего-то нет, какой-то малости не хватает им, не то понятия какого, не то чутья. Слышат не больше того, что слышат, видят не больше того, что видят. Отчего он такое за ними стал примечать, Тоша Вань объяснить не мог, но прежде о подобной ерунде и думать поленился бы, а нынче само собой получается: видит изъян, и горько ему.
Тут еще другая напасть на него нашла.
Почему-то, по какой-то бестолковой, должно быть, причине с того самого часа, как вернулся с Дальних озер, затосковал он люто и необузданно по бездельнику и бродяге, по самому беспутному человеку во всей округе, которого мать при рождении нарекла Терентием, а люди звали Тэнько.
В родстве не был, в друзьях не ходил...
Так почему?
За многими будто бы лесами от Сивой Маски, на самой что ни на есть чужбине, где живут негры, стоит будто бы высоченная гора. И будто бы у тамошних зверей, не то у слонов, не то у тигров, есть такая привычка: они, почуяв смерть, оставляют сородичей и уходят на холодную вершину той высоченной горы, чтобы умереть в независимом одиночестве.
Об этом рассказывал мужикам Тэнько, а Тоша Вань по тогдашней глупости вполуха слушал и теперь напрочь забыл, какие живут звери в той страна далекой.
Не то слоны, не то тигры...
Спросить бы, и вся забота. Но Тэнько еще первым теплоходом уехал боя весть куда и словно сгинул. Каждое лето он был в бегах, но впервые столь долго.
Тоша Вань терпеливо ждал его, до рези в глазах вглядываясь в плывущие мимо суда.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.