Теперь часто перед закатом солнца обмелевшая Сыня вдруг цепенела, будто всю ее вмиг прихватывало ледком. И вот уже, подпав под ее настроение, замерли деревья, нескошенные травы... В крохотной лужице, вызолоченной солнцем, застыл ольховый лист. В хрупкой тишине осеннего вечера слышится надрывный плач гагары, доносящийся из-за далекой тальниковой гряды. Предчувствие скорой зимы охолонуло природу.

В такие минуты не сиделось в сумрачной избе, и Тоша Вань сходил на берег, стоял, опираясь на посох, и думал о сыновьях, которые не могут дать ему облегчения, а Тэнько никак не едет, где-то со случайными людьми балясы точит, и нет ему никакой заботы, не отзовется, хоть криком изойди.

С каждым днем все тревожней становилось Тоша Ваню. А тут еще почему-то стала вспоминаться покойная жена.

Была она у него неприметной. Послушной была с того часа, как поднялась из-за хмельного свадебного стола и пошла за ним в спальню, задыхаясь от стыда. За всю жизнь слова поперек не бросила, безропотно переносила его медвежью, яростную страсть, подарков не просила, капризы не строила, а как умирать стала, позвала его из лесу да в самую промысловую пору.

Он-то знал: жена умирает, но уже смирился с этим обстоятельством. Зла на нее не держал, но против смерти ружьем не пойдешь, и по всему выходило, что зря он потеряет несколько дней, дороже которых в году не будет.

Однако жена за первым сыном послала второго, а затем - дочь. Немало досадуя, Тоша Вань поехал в Сивую Маску, да запоздал. Еще жива была жена-то, но уже язык свело, и выговорить она ничего не могла, а только безотрывно смотрела на него синими, так и не сумевшими выцвести глазами.

Стало ему не по себе от этого пристального, невесть о чем вопрошающего взгляда, и он поторопился уйти, сказав, что коня напоит.

Пока поил, умерла.

Чего она хотела спросить? О чем? Секретов от нее он не держал, тайны не имел.

Или упрекала за что? Так вроде все было по-людски, в такие-то трудные времена жила в достатке, под надежной крышей.

За что ж было на него смотреть этак?

Осенняя Сыня напоминала Тоша Ваню запавшие глаза умирающей жены, и от этого становилось ему неуютно, боязно, одиноко, но с реки он не шел, ждал, надеялся...

Лодка резко свернула и уткнулась в песчаную отмель. Сидевший на корме Ефим уставился маленькими глазками на приближающегося старика и ощерил в улыбке неровные зубы.

- Чего те, Вань-дядь? - спросил он крикливо. - Подвезти, что ль?

- Было бы куда ехать, - проговорил Тоша Вань, - подвез бы.

Он заглянул в лодку сметливым взглядом. Под свежей осокой угадывалось рыбы пудов на семь, но Ефим озабоченно замахал руками.

- Разве ж это улов?! На уху, не боля!

Какой рыбак по всей Сыне скажет правду, коли ему повезло, и тем сглазит будущую удачу? Разве Тэнько один. У того нет запора в голове, никакому секрету не удержаться. Несет с берега в мешке щуку ли, сырка ли - кому угадать? Скажи: одни язи - поверят. Так нет, каждому встречному доложит, сколько и чего, а если поймал редкого здесь муксуна, так еще и подарит кому-нибудь, однако не из бахвальства или глупой щедрости, но от полного непонимания своей выгоды.

Потом жена скажет:

- Олух! Али сами не съели бы? Он мотнет кудлатой головой.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.