– Пушкин! Пушкин! Приехал Пушкин!

Остановилась в двух шагах от него и, часто дыша, рассматривала во все глаза, словно не веря, что это действительно он.

Так и стояли они друг против друга, когда из дома вышла невысокая полная женщина. Близоруко прищурившись, разглядывала гостя и, узнав, пошла навстречу. На лице ее отразились волнение и радость.

Пушкин тоже почувствовал, что взволнован, когда, взяв женщину за руки, говорил ей:

– Здравствуйте, сударыня! Здравствуйте, милая Прасковья Александровна! Вот видите – отыскал...

– Однако долго же вы ехали, Александр Сергеевич, – отвечала она с улыбкой. – Мы уж заждались. Правда, Зина?

– Правда, правда! – воскликнула Евпраксия. – Я даже собиралась писать к вам в Петербург. И Анна тоже. Да где же она?

Зина бросилась к дому, выкрикивая:

– Анна! Анна! Пушкин приехал!

«Боже мой, – подумал Пушкин, – неужели это та самая непоседливая и озорная девочка, с которой, кажется, еще совсем недавно играли они в жмурки в Тригорском?! Взбалмошная и изобретательная на всяческие проказы Зизи... Да она совсем уже барышня!»

А вслух сказал:

– Как выросла Зина! Вот что значит, сударыня, чистый деревенский воздух и отсутствие забот. Признайтесь, она, должно быть, уже зачитывается Ричардсоном?

– Расспросите ее сами, – ответила с улыбкой Прасковья Александровна. – Вы ведь с ней старые друзья. Она так ждала вас... Мы все считали дни до назначенного вами срока...

Пушкин был тронут сердечной встречей с милыми его сердцу людьми, к которым привязался, словно к родным, за годы, проведенные в Михайловской ссылке. Они скрашивали его одиночество, гасили гнетущее чувство неволи. И сейчас здесь, в Малинниках, в тверском имении Прасковьи Александровны Осиповой, ему представилось вдруг, что не было этой долгой и утомительной дороги в пятьсот с лишним верст, грязных и скучных почтовых станций, поломанных колес и брани ямщиков; что он, как бывало прежде, просто вышел из своего дома в Михайловском и ноги сами привели его в соседнее Тригорское, где был он не только желанным гостем, но и своим человеком...

За столом в этот вечер было шумно и весело. Пушкин рассказывал о столичных новостях. Зизи тараторила без умолку. Прасковья Александровна, потчуя гостя малиновым вареньем, говорила, что в здешних местах ягода особенная – сладкая, душистая. Не зря деревня зовется Малинники.

Высокая, стройная, исполненная какой-то особой грации, Алина, падчерица Осиповой, спрашивала Пушкина, написал ли он новые стихи и привез ли с собой новые журналы и альманахи. А потом внимательно слушала, приложив тонкий пальчик к розовым, четко очерченным губам.

Пушкин, глядя на нее, вспомнил, как впервые встретил Алину в Тригорском и был очарован красотой и изяществом этого юного существа. Алина выделялась в большой и пестрой семье и внешностью и характером. А может быть, он сам выделил ее сразу же, едва увидев. Все нравилось ему в этой исполненной достоинства девушке, так спокойно принимавшей, точнее, не принимавшей его восторги. Пушкин видел, что они не трогали Алину. Злился, мрачнел. Порой едва удерживался от дерзости. Но быстро отходил и потом весело шутил над своей влюбленностью.

Однажды он принес в Тригорское стихи, которые обрадовали и смутили Алину, но отношений их не изменили. Это было «Признание», подсказанное ему искренним, но мимолетным чувством:

Я вас люблю, хоть я бешусь,

Хоть это труд и стыд напрасный,

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.