и думала тихонько от них убраться. Но Петр Маркович их взбуторажил, он к ним прибежал: дети! дети! мать вас обманывает – не ешьте черносливу; поезжайте с нею. Там будет Пушкин – он весь сахарный, а зад его яблочный: его разрежут, и всем вам будет по кусочку – дети разревелись; не.хотим черносливу, хотим Пушкина. Нечего делать – их повезли, и они сбежались ко мне облизываясь – но увидев, что я не сахарный, а кожаный, совсем опешили...»

Через неделю Пушкин написал и «одной костромитянке». И снова – письмо Дельвигу:

«Вот тебе ответ Готовцовой (черт ее побери)... Что-то написал ей мой Вяземский? А от меня ей мало барыша... Здесь мне очень весело, ибо я деревенскую жизнь очень люблю. Здесь думают, что я приехал набирать строфы в Онегина и стращают мною ребят как букою. А я езжу по пороше, играю в вист по 8 грив роберт...»

Нет, не напрасно думали, что Пушкин вернется к своему роману в тверской глуши. «Строфы в Онегина» набирались с первых дней приезда в Малинники, множились: к началу ноября их оказалось девятнадцать. И вскоре в доме Осиповой отметили знаменательное событие: была поставлена точка в VII песне.

Довольно. С плеч долой обуза!

Я классицизму отдал честь:

Хоть поздно, а вступленье есть.

Вдохновение отыскало его. Каждое утро в – заветной тетради, взятой в дорогу так, на всякий случай, появлялись новые строки. «В прохладе сладостной фонтанов...», «Цветок», «Поэт и толпа» были написаны в малинниковской кабинете.

Любопытная Зизи часто заглядывала к Пушкину и просила прочесть что-нибудь. Он обыкновенно отказывался, говорил, что ничего готового нет – одни лишь наброски. Но однажды сам позвал ее и спросил, когда она удобно устроилась в старом кожаном кресле:

– Хотите послушать маленькую сказку?

– Конечно! – воскликнула Евпраксия.

– А не испугаетесь? Она страшная.

– Ах, да читайте же скорее! Я уже не маленькая. И даже ваш «Утопленник» меня нисколько не испугал. Читайте же!

Пушкин, еще минуту назад серьезный, рассмеялся:

– Ну, коли «Утопленник» вас не испугал, то «Анчар» и подавно. Слушайте. – И он взял со стола один из густо исписанных листов.

В пустыне чахлой и скупой,

На почве, зноем раскаленной,

Анчар, как грозный часовой,

Стоит – один во всей вселенной.

Природа жаждущих степей

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.