— Потом у тебя еще интересная девчонка была. — Турилин сдержал улыбку. — Когда ты убийство писателя раскрывал...
— Извините, Константин Константинович, — перебил Гуров. — За время моей работы у меня шестое убийство в производстве.
— Надо же такую фразу сконструировать: убийство в производстве. Ты, Лева, когда женишься? Тебе тридцать три? Христа уже распяли, а ты жениться не можешь.
— Меня с этим вопросом дома достают, Константин Константинович. — Лева взглянул на телефоны с надеждой, вспомнил, что они переключены на секретаря, и спросил: — Разрешите идти?
— Разрешаю. Кто-то сказал, что мужчина складывается из мужа и чина. Так что ты, майор, пока что половинка.
— Половинка отправилась в прокуратуру, — буркнул Гуров. — Разрешите идти?
— Разрешаю. — Турилин кивнул.
Гуров вернулся в свой кабинет раздраженным. Дело не в командировке. Он чувствовал вину перед Турилиным. Словно ученик, которого вызвали к доске, а он не может решить простую задачу. Гуров позвонил домой.
Отец находился в командировке, мама в подмосковном санатории, в квартире хозяйничала семидесятипятилетняя Клава. Сколько Лева себя помнит, дома родители или нет, в стенах квартиры Клава — единственный властитель и диктатор.
— Клава, не ругайся, пожалуйста, — быстро сказал Лева. — Я иду домой, значит, буду минут через сорок.
— Премного благодарна, сударь. — Голос у Клавы был молодой, она и выглядела значительно моложе своих лет. — Это очень даже любезно с вашей стороны. — С возрастом Клава стала тяготеть к изысканно-высокопарным оборотам.
Но Лева был не лыком шит, за тридцать с лишним лет определил слабые места противника и мягко пошел с козырей.
— Клава, с моей стороны свинство, но я голоден как волк. Отца с мамой нет, есть, конечно, нечего, сделай яичницу из ста яиц. — Ему показалось, что на другом конце провода раздалось довольное урчание. — И вскипяти мне литр молока, необходимо выспаться, а без горячего молока не сон, ты же всегда учила...
— Давай, давай, Спиноза! — Клава бросила трубку.
Почему-то старая домохозяйка высшим мерилом дипломатической хитрости считала именно Спинозу. Всякие попытки разубедить ее успеха не имели.
Обеспечив себе радушный прием, он пошел по бульварам в сторону Никитских ворот, а там по Герцена до зоопарка и, считай, дома. Машину ему бы дали без звука, но Лева хотел пройтись, горячее молоко, конечно, способствует, но после сорока часов нервотрепки можно и не заснуть. Мысли нехорошие выползают, начинают дергать за невидимые ниточки, усталость есть, а сна нет.
Он прошел под улицей Горького, зашагал по Тверскому бульвару. О командировке не думать! Интересно, как выглядел Тверской бульвар сто лет назад? Для человека сто лет — вечность. А для бульвара? Какие были тогда скамейки, фонари? Тогда в двенадцатом часу дня здесь тоже целовались?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Мир капитала: военное безумие
Девять парней одного призыва. Начало
Рассказ