Обречен на победу

Что такое талант? Возможно, способность увидеть то, что коллега не заметил, умение рискнуть, не испугаться насмешек, собственных ошибок? Потом скажут, что Гуров просто счастливчик.

Показания Кахи Ходжавы и Арнольда Гутлина, обнаружение в квартале от места преступления голубой «трешки» и спортивного мужчины в светлом пиджаке с двумя шлицами были и ничем, и всем. Серов да и следователь прокуратуры хоть и морщились, и изображали недоумение, но поняли: москвич вроде и ткнул пальцем просто под ноги, но, возможно, место указал правильно. Только как теперь до золотой руды доказательств добраться? И существуют ли они, доказательства? А может, их нет? Так тоже случается. Преступление, преступник, версия — все есть. А доказательств нет.

Естественно, что вечером после допроса в прокуратуре Ходжава и Гутлин встретились и начали собственное расследование. Что происходит, зачем их официально допрашивали? Перебивая друг друга, запутавшись в вопросах и не найдя ни одного вразумительного ответа, друзья кинулись к Усольцеву. Он выслушал их бессвязный рассказ и неожиданно начал кричать. Друзья стояли в пустом дворе около голубых «Жигулей». Ходжава большими черными глазами смотрел на Усольцева удивленно. Гутлин, поправляя сползающие очки, растерянно оглядывался, словно хотел обнаружить причину столь внезапного гнева.

Лицо Усольцева было неузнаваемо бешеным. Он кричал:

— Ну, что вам Астахов? Что? Быстро бегает? Так эта тачка, — он пнул ногой в колесо, — бегает быстрее. Так поклонитесь ей! Нет? Вам нужен бог! Вы не можете без бога? Вам обязательно надо кого-то целовать в задницу? Вы рабы! Для меня нет богов! Я ниспровергаю их! Я сам себе: и бог, и царь, и герой!

— Слушай! — Кахи махнул рукой. — Зачем так? Паша не бог. Паша — человек!

Усольцев взял себя в руки, даже улыбнулся.

— Сергей, — тихо сказал Гутлин. — Об Астахове вообще разговора не было. Рассрашивали про тот вечер. Кто с кем сидел, кто выходил, кто не выходил. Почему-то спросили: у кого были ключи от машины?

Гутлин подбросил на ладони ключи. Повисла пауза.

— От твоей машины, твои ключи, — глухо сказал Усольцев.

— Я так и сказал, — пробормотал Гутлин. — Но ты помнишь, когда мы вышли из машины, ты ключи у меня отобрал. Сказал, что я снова потеряю их. Какое это имеет значение? — Он бросил ключи Усольцеву. — Возьми, я действительно растяпа.

— И что ты там ответил? — спросил Усольцев.

— Как было, так и сказал.

— Правильно. — Усольцев передохнул. — Мы весь вечер были вместе, никто никуда не выходил.

— Эй! — Кахи погрозил пальцем. — А блондинка? С такими ногами? Ты с ней танцевал, потом вышел. Ты, дорогой, с ней час беседовал. Ну?

— Какой час? Ну, минут пять! — возмутился Усольцев.

— Не говори! — Кахи вновь взмахнул рукой. — Я ревновал! Я помню! Я следователю эту блондинку нарисовал, как Микеланджело. Досконально!

Усольцев посмотрел на одного, потом на другого, сказал:

— Черт-те о чем говорим. Пойдем выпьем.

Он открыл «Жигули», загораживая собой дверной проем, протянул руку, сорвал висевшую под зеркалом обезьянку и сунул ее в карман: «Неужели меня заподозрили? — рассуждал он. — Или случайность, шарят в темноте? Нет, подозревают. Эти кретины подбросили сыщикам дровишек. Глупости все, нервы. У кого ключи от машины? Выходил, не выходил? С такими доказательствами они умоются». И Усольцев уверенной походкой отправился догонять приятелей.