Обречен на победу

В кабинете он сразу запирался, вытирал пыль, перекладывал на столе бумаги, пообвыкнув, открывал дверь, звонил начальству.

— Салют, старик! Я нужен? Где прохлаждаюсь? Не скажу. У тебя претензии к моему участку есть? Нет? Так не мешай работать. Я до семнадцати в твоем распоряжении.

Он мог потихоньку хлебнуть и поутру, так случалось, но тогда становилось совсем плохо. Пока он не выпил, он больной человек, а как хлебнет, превращается в машину, которая требует систематической дозаправки топливом. После первого стакана, именно стакана, не меньше, переставали трястись руки, пропадало чувство страха, казалось, человек выздоровел. Но через час наступал упадок сил, требовалось в топку подбросить.

И Сергей терпел до семнадцати, писать он не мог, расписывался с трудом. Время с четырех до шести и с тринадцати до семнадцати и было самыми страшными часами его жизни. Самоуничижение, раскаяние, ненависть, боль, последние клятвы, в которые сам уже абсолютно не верил.

Терпеть, дожить до семнадцати. Стрелки часов не двигаются, прилипли. Отвечать на звонки, улыбаться, что-то говорить, зайти к начальству. Идти неторопливо, иначе начнешь потеть, разговаривая, выдыхать только через нос. Мысли, мысли только об одном: где, когда, с кем.

В эти часы в нем поднималась лютая ненависть; он начинал разрабатывать планы, принимал и отменял решения.

Почему? Почему ему — Павлу Астахову — все, а мне ничего? Смешная мысль об убийстве, вроде бы случайно повертевшись вокруг головы, застряла в ней гвоздем. Нет бога, и я не наместник, но справедливость должна же существовать? А если нет, так я ее установлю!

Как стрелки часов ни цеплялись друг за друга, как ни прилипали к циферблату, а в положенный срок показали, что уже можно.

В большинстве случаев встречи назначались на семь, два часа надо «убить», но сначала... Взяв бутылку водки, Сергей заходил в кафе, где его знали. Существует много анекдотов о том, что алкоголик не может донести первый стакан до места назначения. Для Сергея это не анекдот, а проблема, которую надо решить, не привлекая внимания, не компрометируя себя. В кафе, за салатово-грязной фанерной перегородкой находился буфет, где официантки получали спиртное, воду, сигареты и прочее. Сергей заходил туда, молча протягивал буфетчице бутылку. «Сердобольная» с видом заговорщицы быстро наливала полстакана, полного ему не донести, в другой стакан плескала воду и деликатно отворачивалась.

Иногда получалось сразу, порой он часть проливал, случалось, он нагибался, зажимал зубами край стакана, затем уже опрокидывал вовнутрь.

С официантками и буфетчицей он держался просто — в порядке я, вы ничего не видели, не знаете. В кафе Сергея по-своему уважали, втихомолку жалели: «Больной человек, а себя блюдет, всегда чистенький, вежливый». Половину бутылки он оставлял в буфете и отправлялся гулять.

Вечер складывался по-разному. Как правило, Сергей пил за чей-то счет, будучи человеком для многих нужным. Выпив, Сергей становился обаятельным, очень коммуникабельным. Он никогда не скандалил; чувствуя, что начинает терять контроль, выпивал на посошок и уходил тихо, незаметно, по-английски.

Алкоголиком его никто не считал, ведь портвейн он не пьет и поутру не опохмеляется. Сергей понимал, что если ничего "кардинального не предпримет, то и красненькое не за горами.

Дойдя до края нервного и физического истощения, Сергей «завязывал». Технологию он разработал до мельчайших деталей. «Операция» назначалась на субботу. Не работать и назавтра — в баню.

Подруга варила щи или бульон, закупались минеральная вода и молоко, валерьянка и элениум. Нужна еще книга, лучше фантастика.

«Сражение» начиналось в четыре, начало известно. Около часа дня, ползая по квартире на дрожащих ногах, словно старик, выпивая то горячего молока, то минеральной воды, он занимался уборкой. Вытирал пыль, елозил по полу с мокрой тряпкой, его прошибал пот, тут же начинался озноб. Сергей ложился, читал, а точнее, пытался читать, чаще лежал в полудреме, жалел себя и, в конце концов, вновь упирался в Астахова: ведь первый стакан Сергей выпил, когда Пашка в очередной раз где-то поднялся на пьедестал. И мысли крутились по замкнутому кругу. Почему ему все, а мне ничего? Где справедливость? Убить? Его похоронят с венками и оркестром. Он, не мучаясь, исчезнет, перестанет существовать, о нем станут рассказывать легенды.

Изувечить? Так ведь не «там» живешь, людей не наймешь. Однажды в какой-то фантастической повести Сергей прочитал, как фабриковалось преступление и ненужных людей компрометировали и сажали в тюрьму. Это годится, решил Усольцев. Как Астахова посадить? Валюта? Подбросить? Где достать? Да и не поверят, любимца обелят. И тут на глаза Сергею попался сердцеед Игорек Лозянко, его переглядки с Маевской, вспомнились слухи. Треугольник? Старо, но и безотказно, как колесо телеги. Не надо придумывать порох, его уже придумали. Усольцев начал думать, разработка «операции» доставляла истинное наслаждение. Игорька убить и уложить Паше на плечи. Прокуратура и суд в чемпионских титулах не разбираются, у них иные заботы и задачи.

Так рассуждал Сергей, дрожа и потея под одеялом. В пять-шесть вечера мучения становились невыносимы, в семь приходила подруга и приносила четвертинку, не больше, но и не меньше. Организм приучен, ему необходимо, иначе «мотор» может отказать, такие случаи известны. Он выпивал стопку, съедал две тарелки горячего, допивал остатки. Пока еще «мизерная» доза действовала, подруга быстро уходила, запирала дверь и уносила ключи с собой. Случалось, он пытался выломать дверь, но силенок уже не хватало, и он ложился.