— Братцы, простите за опоздание. Обстоятельства. — Он прошел к опустошенному столу, садиться не стал, взял чью-то пустую рюмку, поискал глазами бутылку с коньяком и спросил, обращаясь к Щербе:

— Тамада, можно без твоего разрешения?..

— Валяй, я сложил уже свои полномочия, — ответил Михаил Михайлович. — Только жилетку сними, не унижай нас.

Одиноко сидя в дальнем углу и медленно покуривая, Сергей Ильич Голенок с трезвым вниманием наблюдал за всем происходящим в этом уединенном зале. Не остался не замеченным им и тот колкий перегляд, которым обменялись появившийся Кухарь и Щерба. Из всех сидевших здесь бывших сокурсников только они трое — Сергей Голенок, Юрка Кухарь и Миша Щерба — знали друг друга еще со школьных лет, с момента эвакуации в Казахстан, откуда вместе уходили юнцами на фронт, даже не успев закончить десятый класс.

Сергей Ильич чувствовал, что Кухарь сейчас подсядет к нему, внешне никак заискивать не станет, не с руки ему, председателю облсовпрофа, но найдет иную форму — начнет доверительно, мол, между нами, только тебе, что-то рассказывать такое, о чем не всем, дескать, положено знать. Сергей Ильич понимал, что Кухаря даже не очень смущает, что эти ухищрения, которые он выдает за искренность, дружеское расположение, понятны Сергею Ильичу. Стремление заглушить в памяти прошлое длится уже десятилетия. Бояться Кухарю, конечно, нечего, даже смешны его старания, но то, что стало однажды рефлексом, изжить невозможно...

И, глядя, как к нему направляется Кухарь, держа в руке рюмку с коньяком, Сергей Ильич заставил себя подняться навстречу...

6

Соседка Богдана Григорьевича, Теодозия Петровна Парасюк, была женщиной тихой, одинокой, услужливой, богомольной. Она исправно ходила в церковь Петра и Павла всю свою жизнь, с тех пор, как ее туда в первый раз привела покойная тетка, когда Теодозия перебралась из села в город. Она блюла все религиозные праздники и посты, варила вкусную кутью, пекла сдобные, как вата, куличи на пасху и, уложив кулич в круглую плетеную корзиночку, накрывала его чистейшим вышитым рушничком, клала сверху еловую веточку и шла в церковь освятить. Она по-соседски обихаживала Богдана Григорьевича, в праздники приносила ему маленькие твердые огурцы домашнего засола. кусок кровяной колбасы собственного изготовления, пирог с капустой или еще что-нибудь вкусное, а когда, случалось, он болел, отпаивала травяными отварами. Она знала Ветхий и Новый Заветы, но подолгу могла слушать комментарии к каждому из их сюжетов, которые пространно разворачивал перед нею не без лукавства Богдан Григорьевич. У Теодозии Петровны имелись небольшие сбережения, и, выйдя на пенсию, она первым делом купила хороший цветной телевизор, заплатила пятьдесят рублей, чтоб ей поставили специальную антенну с усилителем для приема двух программ варшавского телевидения. Телевизор она могла смотреть беспрерывно, он был для нее окном в огромный, порой пугающий мир, захватывавший своим многообразием, нередко казавшийся ей инфернальным, ибо вся ее примитивная жизнь накопила несколько стереотипов, зижделась на одномерной информации, а многолетнее общение с невидимым богом не вносило вариантов в миропознание, поскольку еще две тысячи лет назад семь заповедей вобрали в себя навсегда незыблемые законы бытия для всех и для каждого. Особо любила Теодозия Петровна смотреть передачи из Варшавы, посвященные пасхальным и рождественским праздникам. Она наливала себе чай, клала пухлые руки на кружевную дорожку, прикрывавшую темный полированный стол, и, млея от восторга, смотрела и слушала так проникновенно, словно соучаствовала.

Было у Теодозии Петровны еще одно увлечение — раскладывать пасьянсы. Она знала их множество, могла по два-три часа заниматься этим с таким усердием, сосредоточенностью и терпением, будто, берясь в очередной раз за карты, была озабочена грядущей судьбой всего человечества.

В этот майский вечер Теодозия Петровна была обеспокоена. Она знала, что Богдан Григорьевич ушел на какую-то вечеринку, видимо, важную, он даже надел свой парадный костюм, сшитый еще по моде конца пятидесятых годов, который доставал из шкафа раз в пять лет, и, что самое удивительное, повязал галстук. Беспокойство Теодозии Петровны имело одну причину: как он под хмельком доберется домой. И хотя это его состояние никогда не превышало привычной и разумной черты и уловить его мог только человек, хорошо знавший Богдана Григорьевича, все же Теодозия Петровна волновалась: праздник, выпившего народу на улицах будет немало, а время позднее. Часто отрываясь от телевизора и поглядывая на часы, она подходила к окну и, осторожно отодвинув тюлевую занавеску, всматривалась в темную улицу, где фонарь горел только на трамвайной остановке, которая тут была уже конечной, а дальше — лесопарк и по другую сторону его Туровское кладбище... Чтобы успокоить себя, Теодозия Петровна достала из комодика новую колоду карт и стала раскладывать пасьянс...

7

Отошли майские праздники, не без натуги все вернулось в свою колею. Олег Зданевич сидел в фютолаборатории. Работа была срочной: начальство, удовлетворив просьбу польского консула, распорядилось снять фотокопии с ряда документов, касавшихся демаркации приграничных земель в середине сороковых годов. Поисками этих документов занимался сотрудник одного из отделов Ярослав Романец.

В лаборатории горел красный свет, на натянутой капроновой леске, схваченные пластмассовыми бельевыми прищепками, сушились уже проявленные пленки. Олег Иванович, пошевеливая в ванночке пинцетом, проявлял, фиксировал и промывал большие листы фотобумаги, на которых четко проступали тексты, затем валиком накатывал мокрые фотоснимки на большое стекло, чтоб не коробились.

Время от времени входил Ярослав Федорович Романец. вносил новые документы для перефотографирования...

— Много еще этой трухи? — спросил недовольно Зданевич.

— Думаю, до обеда закончим, — ответил Романец. — Какая тебе разница, что щелкать?

— Есть халтурка, обещал к двенадцати, а уже половина первого, не успею.

— Что за халтура?

— Какого-то ветерана из «Интуриста» на пенсию провожают, хотят буклетик на память.

— Отзвони им, перенеси на завтра...

Они были ровесниками, по тридцать одному каждому, но положение в облархиве занимали разное — Романец исполнял обязанности заведующего отделом информации и публикаций.

Он часто заходил в лабораторию, но каждый раз с неисчерпаемым интересом наблюдал, как на опущенной в ванночку фотобумаге в багровом свете лампы, вделанной в стену, возникало сперва мутное пятно. которое через несколько минут становилось четким изображением.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 17
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.