Тамадой, как всегда, был Михаил Михайлович Щерба, которого все по старой памяти звали просто Миня, как некогда в студенческие годы. Высокий, толстый, с кустиками рыжих волос в ушах, прокурор следственного управления областной прокуратуры Михаил Михайлович Щерба держал застолье в узде каких-нибудь сорок минут, затем, после первых рюмок, тостов, прожеванных наспех салатов, шпротин, колбасы и прочей закуски, начиналась анархия. Снимались пиджаки и. галстуки, закатывались рукава сорочек, вспоминались те, кто отсутствовал. Пир разгорался. Ножи и вилки уже были перепутаны. Стоял галдеж, смех, раздавались выкрики: «Нет, вы послушайте, да дайте же досказать!..» Но никто до конца не мог высказаться. Смахнув со скатерти щелчком зеленую горошину, выпавшую из чьей-то тарелки с салатом-оливье, Михаил Михайлович поднялся, громко постучал ножом по горлышку пустой бутылки, призывая к послушанию, и крикнул:
— Граждане, минуточку! Аня, помолчи! — и, втиснувшись в краткую паузу, спросил: — Кто знает, почему не пришел Юрка Кухарь? Обещал ведь!
— Жена отговорила! Он же теперь начальство, председатель облсовпрофа! — громко напомнил кто-то.
— Сегодня их гараж выходной, — засмеялась женщина, сидевшая в центре стола и выдавливавшая пухлыми пальцами с перламутровыми ногтями из дольки лимона сок в фужер с минеральной водой.
— Бросьте злословить! Мало ли какие причины могли помешать...
Михаил Михайлович и старик Шиманович устроились у окна, примостив на подоконник бутылку, рюмки и вывалив в тарелочку с нарезанным лимоном полбанки шпрот.
— Ерунда все это, — говорил Михаил Михайлович. — Чувства, эмоции, интуиция — для беллетристики. Процветание и стабильность обществу может обеспечить только, профессионализм каждого. Компетентность и профессионализм. Банально, но, увы... Все остальное — химеры. Они мешают просрессионально делать дело.
— А долг? — насмешливо поблескивая темными глазами и пьяненько расслабив в улыбке губы, спросил Шиманович.
— Какой долг может быть у непрофессионала? Да пусть хоть тридцать лет он сидит на этой должности! С каждым днем его долг превращается в долги!
— Закажи пивка, Миша, — попросил Шиманович.
— Ну зачем вам после водки?
— Закажи, закажи, я привык...
Принесли бутылку пива. Богдан Григорьевич медленно наливал в высокий фужер, следя, как поднимается кверху пена. А Щерба наблюдал за осторожными движениями его смугло-пергаментной старческой руки с седыми кустиками волос на фалангах пальцев и охмелевшей душой почему-то неприязненно думал: «Неужто я восторгался когда-то образованностью этого неряшливого человека? Опустившегося, спивающегося. Я ведь всегда мечтал услышать от него похвалу на зачетах и экзаменах. Почему важна она была всегда именно от него?» Он ждал сегодняшней встречи с Богданом Григорьевичем, именно здесь, в час застолья, свободы, в кругу давно и хорошо знакомых людей, хотелось откровенности. С другими так или иначе довольно часто сталкивала служба, какие-то совместные совещания, семинары, активы. А вот с Шимановичем не виделись по пять и более лет, и Михаил Михайлович ждал этой встречи, ощущая на душе таяние всего, чем заледенили ее жизнь и профессия, ждал, чтобы подсесть, отстранившись от всех, остаться вдвоем, настроиться на исповедальность, на простые человеческие слова, как только и можно в беседе с человеком, духовно свободным и внутренне независимым, каким еще со студенческих лет помнил Шимановича. Но сейчас вдруг этот порыв погас, когда увидел, как дрожит рука Шимановича, держащая фужер с пивом, как чуть ли не воровато он в самом начале за столом, не дождавшись тоста, выпивал внеочередную рюмку, как жадно, по-старчески неопрятно, ел салат. И от невозможности исполнить свое желание Михаил Михайлович внезапно ощутил неприязнь к старику, словно тот отказался быть собеседником.
— Зачем вы пьете столько, Богдан Григорьевич? — спросил Щерба. — Пожалейте себя. В чем душа-то держится?
Шиманович ответил лукаво-хмельным взглядом, из глубины которого светился какой-то лучик:
— Душе не нужно твоих объемов, Миша. Если она есть, то уместится и в наперстке...
В это время растворилась дверь, на пороге возник высокий худощавый человек, быстро, сквозь толстые линзы больших очков, охватил взглядом зальчик, порушенную изначальную чинность стола, группы людей, сидевших в вольготных позах, пиджаки, висевшие на спинках стульев.
— Прибыли его сиятельство! — крикнул кто-то.
— Юрка явился! Штрафную ему!
Юрий Кондратьевич Кухарь улыбнулся, расстегнул пиджак, под которым была жилетка, как-то извинительно развел руками.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.