Не исключено, что убийца отпер дверь «своими» ключами, которые потерял Шиманович. Или их у него выкрали. В этом случае убийца мог войти, когда соседка сидела уже дома и смотрела телевизор. Есть и еще один вариант: судя по тому, что в комнате нет следов борьбы — опрокинутых, сдвинутых со своих мест, разбросанных предметов, бумаг, вещей, — убийцу привел к себе сам хозяин... Но все это предположения... А вот туфель точно нет...

Обо всем этом Щерба думал по дороге в прокуратуру.

Войдя в кабинет, он позвонил Скорику, хотя и не надеялся его уже застать. Но Скорик оказался у себя.

— Виктор Борисович? Это Щерба... Что вы так поздно сидите? Понятно... Еще не читал, сейчас начну... Только оттуда... Скажите, какая обувь была на убитом?

— Шлепанцы. Суконные, со смятыми задниками, — твердо ответил Скорик.

— А новые черные туфли вам не попадались?

— Нет.

— Надо искать эти туфли. Почему они «ушли» из квартиры, понять не могу... Ну ладно, до завтра... Да, вот что: в жэке есть слесарь Войтюк Игнат Петрович, он делал новые ключи для Шимановича по просьбе соседки. Шиманович свои якобы утерял. Вы поняли меня?

— Понял, конечно! Установим через участкового.

— Ну, и что за человек этот Игнат Петрович.

— Да-да... Понятно, Михаил Михайлович.

— Вот теперь все. — Щерба положил трубку и подумал: «Не сделал ли Игнат Петрович еще один комплект ключей, для себя?» Потом достал из бокового кармана фотографию Шимановича, втиснул в серый конверт и засунул в ящик письменного стола, туда же отправил и изъятый календарь-еженедельник Шимановича. Покончив с этим, Щерба принялся читать дело, попутно сравнивая свои впечатления после посещения квартиры Богдана Григорьевича с бесстрастной обстоятельностью документов — протоколов, заключений, экспертиз, начало которым положил осмотр места происшествия.

Он добрался до протокола первого допроса соседки. Она сказала, что Богдан Григорьевич, уходя, никогда не запирал дверь своей комнаты, упомянула о легковой машине, которую видела в ту ночь из своего окна. Машина стояла на противоположной стороне улицы, возле конечной трамвайной остановки, левыми колесами на бордюре.

След протекторов был довольно четкий — хозяин где-то въехал в битум; сделанные Скориком снимки хорошо «читались», и экспертиза ГАИ дала заключение, что резина радиальная, 6,45x13, в обиходе называется «ноль-третья», ею «обувают» «Ладу». Но попробуй найти машину! И где указания на то, что «Лада» эта имеет отношение к убийце, а не случайно оказалась там и принадлежит, допустим, какому-нибудь пенсионеру-отставнику?!

«В пепельнице четыре сигареты «Орбита»...» — читал он протокол осмотра. Все погашены одним способом — осторожно потерты о стекло. Если предположить, что курил их только Шиманович, приблизительно по две в час, то это подтверждает заключение судмедэксперта, что убит Богдан Григорьевич между десятью и двенадцатью. Щерба понимал, что расчет этот до некоторой степени относителен, время тут может быть подвижно в ту или иную сторону: Шиманович мог начать курить, скажем, и в семь, и в восемь, и в девять часов, то есть значительно раньше того момента, когда вернулась домой соседка и увидела свет, бивший из щели под дверью. Но тогда бы и окурков было значительно больше. «Если идти от обратного, от двенадцати ночи, — высчитывал Щерба, — то вернемся к десяти, ну, к девяти. Четыре сигареты за два-три часа. Едва ли Шиманович или убийца зажигали свет до девяти, когда еще светло на улице... Нет, все-таки произошло это между десятью и двенадцатью... Богдан Григорьевич мертв, — думал Щерба. — Убийца жив. Если это не акт мести, то убийство не конечная цель. Но в чем она? Препятствие в лице Шимановича устранено. Что дальше?..»

Думая о круге лиц, с которыми мог общаться Шиманович, Щерба пришел к мысли, что, в общем-то, мало что знает о покойном. Его многолетние знания о Богдане Григорьевиче не выходили за круг личных впечатлений: добрый человек, умный, образованный, ироничный, честный, бессребреник, ходил по букинистическим магазинам, увлекался, можно сказать, профессионально собиранием и систематизацией старых документов, справочников разного рода. Вот и все, что мог сказать себе Михаил Михайлович о человеке, которого знал с 1946 года, почти тридцать пять лет. Все папки, бумаги, картотеки Шимановича, как представлялось Щербе, содержали сведения, касавшиеся давно минувших лет. Но кое-что тут, правда, могло кого-нибудь заинтересовать, если учесть, что у Шимановича имелся богатый материал по годам войны, оккупации. Но что и кого? Ведь бумаги Богдана Григорьевича имеют скорее общий справочный, а не компрометирующий характер...

Было уже совсем темно, когда Щерба вышел из прокуратуры...

28

Напротив кабинета Щербы на скамье сидел молодой человек с большим лысеющим черепом.

— Олег Иванович Зданевич? — спросил Щерба.

— Заходите.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 21
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.