Архив Иркутского областного суда размещался в огромном зале. Дела стояли на стеллажах в несколько ярусов. Они хранились здесь с 1917 года. За тридцать лет собралось около 900 тысяч дел. (Городские и районные суды имели свои архивы.)

— Память вам не изменяет? — спрашиваю Зинаиду Григорьевну Левицкую.

— Как заведующая канцелярией областного суда, — отвечает она, — я вела отчетность. Ну, а такие цифры невозможно забыть. До сих пор помню, например: в 1913 году в Александровском централе, где до революции сидел Дзержинский, размещалось 400 человек. А в 1949 году, когда я поступила на работу в Иркутский областной суд, в централе сидело до восьми тысяч заключенных.

В архиве царила неразбериха. Председатель Иркутского областного суда Степан Иванович Баев поручил Левицкой навести порядок.

— Все началось с жалоб, — вспоминает Левицкая. — Я обратила внимание, что жалобы заключенных, осужденных «тройками», «двойками» и Особыми совещаниями, вообще не рассматривались. И стала читать дела, на которых стояли штемпели «хранить 50 лет», «хранить 100 лет», «хранить вечно». Например, медсестра Алла Кушнир проходила по делу «отравителей» Горького. Инженер-строитель якобы специально допустил перекос фундамента... Помню дело учетчицы на шахте. Ее обвиняли в том, что она не донесла о вредительстве: бригада проходчиков недовыполнила план. Перечитала дело от корки до корки: больше ничего!

Семьи в то время были многодетные. Читаю дело, а там — пятеро, семеро детей. Каково им будет, сиротам?.. Плакала я над каждым делом. Помню, кавказец писал на клочке бумаги: «Я был пастух, я украл один овечка, мне дали десять лет, у меня семь детей...» Заключенный — помню его фамилию — Ткаченко писал: «Я инвалид войны, работал на элеваторе, унес в карманах муку, мне дали десять лет...»

Многие из них сроки свои уже отбыли. Они должны были освободиться в период между 1941 и 1945 годами, но пришло указание «в связи с военными действиями задержать...» Им, это касалось прежде всего осужденных по 58-й статье, добавили еще по десять лет.

Левицкая скоро убедилась, что Баев подписывает бумаги не читая. И наступил момент, когда она решилась. Это произошло примерно полгода спустя после поступления на работу. Зинаида Григорьевна села за машинку, отпечатала в одном экземпляре определение коллегии о сокращении срока одному из заключенных, вложила листок в стопку других определений и подала Баеву на подпись. И тот подписал.

В секретной части облсуда поставили гербовую печать. Потом Левицкая собственноручно положила определение в конверт, написала адрес лагеря, отнесла конверт в экспедицию. После этого бросила дело в печь...

Зинаида Григорьевна проработала в облсуде с августа 1949 года по ноябрь 1951-го. И каждую неделю подавала на подпись Баеву отпечатанные ю «определения».

— Среди множества определений, которые Степан Иванович подписывал через день, «мои» просто терялись.

Самой большой трудностью было подобрать подходящую статью уголовно-процессуального кодекса, обосновывающую то или иное освобождение. Каждое дело требовало своей статьи. Для человека, не имеющего юридического образования, задача почти головоломная. Нужно было также постоянно скрывать свою работу, таскать дела домой, чтобы сжечь их в безопасной обстановке.

— Первое дело, которое привлекло мое внимание, было дело колхозницы по имени Агриппина. Девка была, видать, озорная. Выкинула какой-то фортель, а ей бабы говорят: «Ой, Гапка, Сталина на тебя нет!» «Пошел этот усатый на...» — сказала Гапка. Так в деле и было: три точки... Не дала я Гапке «червонец» досидеть!

Никто из освобожденных Левицкой даже не пытался вернуть конфискованное имущество. После ужасов лагерей людям вполне хватало дарованной свободы.

5 ноября 1951 года к Левицкой обратился судья Кировского района Иркутска:

— На каком основании коллегия освободила закройщицу Ш.?

— А что случилось?

— Ш. требует вернуть ей конфискованный материал. Утверждает, что это материал заказчиков, ей нужно с ними рассчитываться.

— Я поняла, отчего так разволновался судья. Цены на конфискованное имущество обычно проставлялись мизерные. Работники судов, в том числе и нашего, не стесняясь, ходили по кабинетам, перечисляли, что там, в списке, предлагали, звонили родственникам, знакомым. Тут же собирали деньги. Едва ли судья стал сомневаться в справедливости освобождения Ш., если, бы мог доказать, что конфискованный у нее материал продан через комиссионный магазин по настоящей, а не фиктивной стоимости. «Возьми машину, привези дело Ш., разберемся», — сказал Баев. Какой там привези! Дело Ш. давно сгорело в печке. Но делать нечего. Я поехала в Кировский нарсуд...

У меня была возможность оправдаться. Но в этом случае пострадала бы секретарь Кировского нарсуда. С работы бы ее уволили — точно. До этого дня мы с ней не встречались, только изредка созванивались. И вот приезжаю и вижу женщину в гимнастерке и... без левой руки! Все ясно: фронтовичка... Выход один — бежать. Но куда? В Ейск? Там родители, братья, сестры. Там вмиг нашли бы. Решила: лучше в Днепропетровск, к дочери. Но где взять денег на дорогу? Один билет стоит 400 рублей. А на что питаться шесть дней пути? На что жить, если не удастся сразу устроиться на работу?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.