С завода-изготовителя возвращается снабженец с новой лентой. Говорит, что к оливковому маслу ему пришлось добавить еще кое-что. Усач с наладчиками ставят ленту. Она не подходит, не стыкуется с вырубным прессом — новая модификация! За ненадобностью ее складывают у двери цеха, где ей теперь мокнуть и мерзнуть, пока не сдадут в металлолом.

Я фасую вручную. Разговоров о том, когда это кончится, уже нет.

Наконец мне это надоедает. Окликаю проходящего мимо Левона Биграновича. Невинно прошу:

— Присядьте за меня на минутку.

— Как это? — ничего не подозревая, удивляется Левон.

— Видите, нет никого свободного, а мне... надо.

Он заговорщически подмигивает: «Давай мигом!»

Удаляюсь в коридор. Сижу на подоконнике. Десять минут сижу, двадцать. Уйти от машины Левон не может — чревато если не аварией, то неприятностями. Выключить линию — тоже, потому как не дотянется. Через час возвращаюсь. Пятая стоит. На полу масло, обрывки пленки. Левон Бигранович сидит на скамеечке, бригадир Маша перевязывает ему бинтом руку — порезался об острый край бутылки.

На меня Левон не смотрит. Обиженно бурчит:

— Пойдешь на линию к Евдокии. Пока пятую не наладим... Это место не для нервных!

Деньги в воздухе

Евдокия Семеновна похожа на колобок, у которого выросли ручки. Она подпирает ими бока и выкатывается навстречу Усачу, звонко припевая:

— И когда, спрашиваю, мил человек, ты транспортерчик мне заменишь? Скажи, а то заждалася...

Усач шарахается в сторону, но она уже тянет его за рукав и голосит:

— Погляди-погляди! Лысый, что твоя голова, транспортерчик-то!

Широкая лента, по которой ползут ящики, и правда лысая. Ящики на ней буксуют, и мне все время приходится бегать и подталкивать их. Иначе они падают на пол и разваливаются. Но бегать — значит отвлекаться от накопителя, который заполняется мигом. А ведь надо еще успеть подставить под него пустой ящик и проследить, чтобы все лепестки накопителя открылись. По идее, ничего в них не должно застревать. Но каждый раз застревает. Ремонтники объясняют весьма туманно что-то про усталость металла. В общем, выковыриваю застрявшую бутылку, бегу к транспортеру, подталкиваю, бегу, снова выковыриваю. Как ни кручусь, раза три за смену Евдокия выключает машину и ворчит: запустить ее снова — двадцать минут как минимум.

Считаю: из-за транспортера и лепестков теряем в смену час, а то и больше. Но Усач транспортерчик не дает. Евдокия поясняет: не хочет. Нам поменяет — другие тоже потребуют. А что тогда у него в резерве останется? Если потом все транспортерчики вдруг облысеют, то придется покупать новые, а это невыгодно.

— Так что же тогда выгодно?! — возмущаюсь я. — Ведь наш час простоя за сиену с лихвой покрывает стоимость транспортерчика.

— Так, да не так, — вздыхает Евдокия. — То, что мы за этот час не сделали, — деньги в воздухе, а транспортер — деньги реальные. За их лишнюю трату с Усача шкуру спустят...

Не очень хорошо понимаю, что такое «деньги в воздухе». Но мне не до этих высоких материй. Я просто хочу нормально работать.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.