Кто они – ребята, зачастую еще мальчишками заброшенные войной в Бельгию и погибшие там? Мы мало знаем об этом. Но, – да простят меня эти ребята, простит и Евгений – мой рассказ не о них, а о женщинах, которые связали с ними всю свою жизнь.

Людмила Павловна Доценко:

«В одном из августовских номеров газеты «Красная звезда» за 1959 год прочла очерк «Подвиг Евгения Доценко». Совпадало все: фамилия, имя, день, год и место рождения… Но почему-то именно слова, которые были начертаны на памятнике герою, убедили меня, что этот человек мой муж, с которым я рассталась в самом начале войны.

Газетная публикация навела меня на некоего Дремлюка из Армавира, который якобы был с Евгением Доценко в одном партизанском отряде. Я немедленно отправилась в Армавир, разыскала этого человека. Но более того, что сообщалось в газете, выяснить не удалось.

Дремлюк воевал в партизанском отряде, действовавшем на территории Бельгии, однако лично с Евгением Доценко знаком не был. Но он пообещал мне наладить переписку с бельгийцами, которые знали Доценко и могли бы кое-что добавить к тому, что мне стало известно. Это был мой первый шаг на долгом и непростом пути в прошлое, где навсегда остался мой Женя.

Не надо забывать, что в конце пятидесятых годов мы все еще жили предрассудками сталинизма. Видимо, поэтому переписку с бельгийскими соратниками Жени я вела через Дремлюка. Я писала письма в Бельгию, отсылала ему, а он уже пересылал их по известным ему адресам. Ответы переправлял мне, почему-то переписывая своей рукой. Длилась подобная переписка полгода. Вскоре объем информации перестал меня удовлетворять, и я решила поехать в Москву в Комитет ветеранов войны, к Алексею Маресьеву. Мне повезло – он оказался в столице. Я рассказала ему о себе. А он и говорит: «Только что из Бельгии вернулась делегация. Товарищи посетили могилу вашего мужа». И тут же куда-то позвонил. Явился человек по имени Борис Сахаров, который принес посылку для меня. В ней оказалась шкатулка с землей, с того места, где был похоронен Женя, его куртка, фуражка, фотография могилы и адрес Жоржа Леона. Я сразу же написала в Бельгию и очень быстро получила оттуда письмо, в котором друзья мужа сообщили, что мне надо разыскать возвратившегося в СССР Григория Лизогубенко, который на правах друга Жени взял с собой дневник моего мужа – всего тринадцать тетрадей.

По этому адресу я сразу же написала письмо. Но ответа на него не получила Я подумала, что, возможно, человек этот после плена и чужбины не совсем здоров, у него нет ни времени, ни сил для ответа.

Обратилась к Дремлюку. И он снова мне помог. Написал дочери в Киев. Дочь с мужем пошли к Лизогубенко, который сказал им, что у него этих тетрадей нет, что дневник Жени пришлось сдать еще на границе представителю компетентных органов.

В это время судьба моего Жени стала достоянием гласности. В газетах, особенно в Волгограде, ставился вопрос о дневниках. Многим хотелось заглянуть в них и даже опубликовать.

В горкоме партии мне дали командировку, и я полетела в Киев. ЦК Компартии Украины заказало мне номер в гостинице, куда явились представители, намеревавшиеся вызвать Лизогубенко. Но я не согласилась, а решила сама пойти к нему домой. Прихожу, а он как раз во дворе с машиной возится. Увидел меня, обрадовался. Оказалось, что дневники снова у него. Он их якобы как раз накануне взял из органов. Посетовал еще на то, что «Письма на Родину», которые Женя писал, в органах ему не дали. Мы разговорились. Оказалось, что Лизогубенко побывал после войны в Сталинграде. Посетил судостроительный завод, где Женя до войны был секретарем комитета комсомола, откуда по комсомольскому призыву пошел в Грозненское военно-политическое училище…

Но меня поразил следующий факт. Как же так? Если он друг Жени, почему же не искал нас, жену и сына своего боевого товарища? Ведь шестнадцать лет прошло со дня гибели. Неужели сердце не подсказало ему, когда он был в Сталинграде, поискать родных Жени? Но я тогда не стала задавать накипевшие на сердце вопросы. Схватила драгоценные тетрадки и скорее в гостиницу, где всю ночь их читала и плакала. Наутро пошла в органы. А там и говорят: «Письмо на Родину» и дневник находились какое-то время у нас, потому что Лизогубенко заявил, «что на Родине у автора этих документов никого не осталось».

Зачем он это сделал? Этот вопрос сам собой прояснится для тех, кто прочитает мой рассказ до конца. Лично я не хочу и не могу выносить приговора человеку, который был рядом с моим мужем до последних дней его жизни.

Я проснулась за десять минут до начала войны… Подошла к окну. Утро занималось чудесное. За окном простиралась гористая местность, был хорошо виден укрепрайон, куда еще с вечера был вызван Женя. Я смотрела в ту сторону и видела тот первый залп по нашим укреплениям, артиллерийский удар из-за реки Перемышль. С той стороны была Польша, занятая немцами. Я не сразу сообразила, что стряслось. Не могли и подумать, что началась самая страшная война, которая заберет у меня мужа и лучшие годы жизни.

Выскочила из дома в халате и босоножках. И как раз вовремя. Едва отошла от него, как дом рухнул.

Я была беременная, на последнем месяце.

Пограничники держались до часу дня. Примерно в это время (данные из дневника) Женя добрался до нашего дома, увидел, что тот полностью разрушен, и решил, что я погибла.

Я же была вывезена на машине вместе с другими женщинами и детьми.

И начался мой путь – через всю Украину – домой. Три недели добиралась. Кормилась у эшелонов, везущих на линию фронта солдат. На подходе к Киеву меня взяли в эшелон с ранеными. Многие были очень тяжелые. Помню капитана, раненного в живот. Ему ничем  не могли помочь, наверное,  к тому же и обезболивающих не было. Он так кричал! Я машинально сошла с поезда. А врач в Киеве, увидев мой живот, посоветовала немедленно покинуть Киев, потому что к нему шли немцы.

Посадили меня в другой эшелон, который очень сильно бомбили. Однако до Харькова добрались. Там и начались схватки…

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.