– Так вот, один матаня не ревнивый, тот, за кого она замуж собирается, совсем не ревнивый, спокойный такой, вежливый, зато другой, его друг, очень Ленку ревнует, ты при нем на нее не смотри, а то он стол опрокинуть может, такой человек. Но за него она замуж не собирается. Так вот, как раз день рождения у него. Справлять ему негде, вот у Ленки и собрались. Поэтому с тюльпанами своими ты лучше туда не суйся, выбрось в ведро. Выбрось, если хочешь, я не обижусь...
– Да нет, я уж тебе отдам, – великодушно сказал Петров. – Ты объясни мне поточнее, какие на меня ложатся обязанности. Один матаня ревнует, за другого она замуж собирается, ты лучшая подруга, а я кто?
– А ты со мной пришел, салат мне будешь накладывать.
– Годится. Кто там еще за столом?
– Да больше, считай, никого. Ленкины родители. Очень хорошие люди. Вообще я тебя в хороший дом привела, ты постарайся быть повеселее, много не пей и на меня внимание обращай, даже если тебе и не хочется.
– Мне этот твой второй матаня заранее что-то не нравится, – желчно сказал Петров. – Он что, ко всем, значит, ревнует, а к другу своему нет?
Пискуненко покраснела.
– Ты знаешь что, Петров! – сказала она сердито. – Ты не суди о людях, которых в глаза не видел. Нечего тут! Он исключительный человек. Исключительный, понял?
– Понятненько, – ответил Петров. – Ну, что ж. Я человек надежный: с кем пришел, с тем и уйду. Салатами ты тоже будешь обеспечена. Если они еще есть.
Хорошие люди – хорошими людьми, но «Свадебный марш» Мендельсона, когда Пискуненко и Петров вошли, – это была жестокая шутка. За фортепьяно сидел белобрысый прилизанный худенький мальчик в черной «битловке» с закатанными рукавами. Играл он бравурно, с виньетками и росчерком, лицо его было повернуто в сторону вошедших и улыбалось. Пискуненко залилась краской до плеч, а Петров стиснул челюсти и сказал про себя: «Ну, погоди!»
– Илья Ильич – Петров. Анна Артемьевна – Петров. Алик – Петров. Виталик – Петров. Петров – Елена.
Не Лена, заметьте, и не Леночка какая-нибудь, а Елена. Это претензия, и не только красивости ради, но и продуманно в перспективе. Пока, мол, Елена, а там видно будет. Заслужи – буду Леной, еще постарайся – стану Леночкой. А то, ишь ты, какой явился, сразу ему Лену подавай!
– Что вы все «Петров» да «Петров»? – мягко сказала Анна Артемьевна, культурная такая женщина, вся седая, миловидная лицом и с улыбкой очень приятной. – Здесь, за этим столом, принято друг друга называть по имени.
– Жена дает понять, – вмешался Илья Ильич, сидевший за столом в пижамной куртке поверх голубой майки (а что особенного, человек у себя дома), – жена хочет сказать, что ее можно называть Анечкой, а меня, например, Илюшей.
Был он плотен, кряжист, толстошей, толстолиц, большой рот его был полон крепких зубов, их казалось даже больше, чем нужно, потому что он все время то смеялся, то говорил, то жевал. «Илюша» – это, видимо, было настолько смешно, что все сидевшие за столом буквально раскисли от смеха. «Ой, да ну тебя...» – отмахивалась, смеясь, жена. Алик и Виталик подхохаты-вали дружно, подбадривая друг друга взглядами: «Во дает старик!» Пискуненко конфузливо хихикала, пробираясь к своему месту, Елена, правда, только улыбнулась, покачивая головой, но и ей, видно, было забавно: папочка – и вдруг Илюша. Так под общий смех присутствующих Петров и сел на отведенный ему стул рядом с переливающейся «сей своей чешуей Пискуненко.
Лица были пока еще расплывчаты, особенно лицо Елены, на которую Петров, впрочем, и не старался смотреть (успеется), самое время было бы окинуть взглядом стол и окрестности, а заодно, между делом как бы, поглядеть в глаза белобрысому за роялем, и в большой компании это удалось бы сделать, но здесь как раз самого Петрова разглядывали, здесь Петров один был весь на виду. И какую-то необязательность свою он ощутил сразу: хоть и ждали его и стул и прибор оставили, но потребности в его приходе не было, впору встать, попрощаться и уйти. Это можно было без колебаний записать в пассив Пискуненко: что-то или напутала она, или не учла. Но Петров уже привык отчуждать себя от того, как его принимали: травма многому его научила. И, переждав смех и взгляды, Петров ответил Илье Ильичу так:
– При знакомстве каждый называет себя так, как ему нужно, чтобы его называли.
Получилось не очень складно, но довольно толково. Правда, слово «знакомство» сразу выдало провинциала, но об этом Петров, разумеется, и не подозревал.
– Объясните тогда, – все еще улыбаясь и ожидая шутки, сказал Илья Ильич, – почему вам нужно, чтобы вас называли Петровым.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
(Из доклада представителя ДРВ на Международном коллоквиуме по вопросу агрессии США во Вьетнаме. Февраль1969 года, Берлин)
Роман