1

Курил он осторожно, стараясь не попасть струйкой дыма на цветы, которые держал под мышкой. Под мышкой – не удобства ради, а так, чтобы выглядело грубовато и чтобы было понятно, что человек пренебрегает и что цветы для него не ритуал какой-нибудь с приседанием на одно колено, а что-то вроде беглого «Привет».

Их было три тюльпана всего – два красных, один черный, но все породистые, без изъянов, здоровые и крепкие, как огурцы. Петров объездил полгорода прежде, чем его смогли удовлетворить. Вот почему при всем своем пренебрежении он все-таки старался не окуривать их дымом: тюльпаны нравились ему самому. И было жаль Петрову, что вот такие качественные цветы, а придется дарить совершенно, по сути, незнакомому человеку. Фальшиво. Как пригласительный билет с пропуском для фамилии. «Уважаемая такая-то! Позвольте вам преподнести...»

Внешность у Петрова была не то что невзрачная, но довольно серая, и отчет себе в этом он отдавал. Фигура коренастая, лицо широкое, рябоватое плюс поношенное пальто – на вид ему (Петрову, а не пальто) можно было дать и двадцать пять, и тридцать, и при дурном освещении сорок. Освещение было как раз дурное, и девушки, пробегавшие мимо, смотрели на Петрова не больше, чем на бетонные рога изобилия по обе стороны входа в метро.

Компания, в которую шел Петров, была «знакомые подруги знакомой, с которой сам едва знаком», – все в точном соответствии с формулой.

Ни с того ни с сего подошла к нему Пискуненко, однокурсница, с которой он еле здоровался, и сказала по обыкновению вычурно:

– Не соблаговолит ли синьор составить мне назавтра компанию по случаю дня рождения в скромном доме моей лучшей подруги с тем, чтобы опосля сопроводить меня до метро?

На что Петров в том же ключе ответил:

– Я буду счастлив составить вам партию на вечер, ежели вы захватите лишний носовой платочек: свои я уже израсходовал.

Сам по себе ответ Петрова ни к чему не обязывал, это могло быть истолковано просто как глупая шутка, но Пискуненко сочла за лучшее понять по-своему: сегодня утром в середине лекции ему вдруг передали из передних рядов конвертик, в который вместе с крохотным носовым платком вложена была карточка с адресом и припиской, что, мол, придется ему добираться одному, так как она, Пискуненко, на правах лучшей подруги приедет часа на два раньше и будет помогать по хозяйству. Так и осталось у Петрова ощущение, что приглашение досталось ему из вторых рук. Кто-то отказался – позвали его.

Сама Пискуненко была нехороша. То есть очень нехороша. Даже для такого зауряда, как Петров. В ней. было что-то куриное и лошадиное одновременно. Петрову она даже снилась, настолько она была нехороша.

И потом эта манера одеваться. Пискуненко обожала рюши, воланы, чтобы все на ней развевалось, но при ее крупной фигуре это выглядело смешно.

Тюльпаны нынче не дешевы, особенно черные в цене, и из наличных ресурсов остались у Петрова только виды на повышенную стипендию, виды довольно серьезные, но в общежитских условиях под них немного займешь. Очередной перевод из Орла поступил в начале прошлого месяца и был сопровожден припиской «Последние», что, как бы то ни было, звучало намного весомее, чем предыдущая «В последний раз». Петров не любил транжирить, скорее он был даже прижимист, и если уж решился на такую пижонскую трату, то основания были им достаточно определены.

Фактически оснований имелось несколько, точнее – три. Первое – свойства морально-психологического. Все лето Петров провел с однокашниками, путешествуя по реке Медведице на плоту. Собралась неплохая, умеренно пьющая компания, сугубо причем мужская, и поначалу расходы казались мизерными: большой расчет был на грубую силу (погрузки-разгрузки и сенокос). Но с сенокосом прибрежные жители справлялись и сами, инструмент доверяли весьма неохотно, а что касается погрузок-разгрузок, то на пристанях околачивалось и так довольно много людей. Все шло, конечно, мажорно и весело, все было густо пересыпано анекдотами, но вот когда пришла пора подбивать бабки, Петров с раздражением обнаружил, что много дешевле обошлась бы поездка самолетом на юг.

Плот то и дело развязывался, речники гнали его с фарватера, на пристанях стояла милиция и недоверчиво разглядывала подмокшие паспорта. Вдобавок мужская дружба подмокла, мажор тоже подмок, и в середине августа Петров обнаружил себя торгующим мороженым на Комсомольской площади в Москве.

Отец грозил санкциями, с сентября чувствительно урезал переводы, но все это можно было пережить, если бы не странные сдвиги в психике: Петрову до смерти приелись мужские компании, перекусы и анекдоты, ему захотелось матерого, первобытного домашнего уюта с печеньями-соленьями, с чистыми тарелками на чистой скатерти и чтобы родители миролюбиво ворчали на детей.

Второе основание было интимным. Прошедшей весной Петров пережил личную травму. Собственно, и на Медведицу-то он уезжал забыться, но получилось не очень, тянуло к телефону, тянуло до сих пор, хотя уж времени прошло дай бог. Надо было как-то пересиливать, какую-то подводить черту. И в этом смысле Пискуненко тоже подвернулась вовремя: кто знает, может быть, это и была черта. Не Пискуненко, нет – возможность, пусть мизерная, вырваться из привычного круга знакомств.

И с этим связано было третье, самое существенное основание – социального уже порядка. Петров довольно туго сходился с людьми. Он не был неврастеником, застенчивость его не мучила, застенчивость – это от преувеличенного представления о собственной ценности, а собственную ценность Петрову давно уже помогли определить. Но круг общений его был строго ограничен.

Тут Пискуненко, не сама по себе, а со своим кругом, тоже явилась как нельзя более кстати: рядом с ней Петров был уже кем-то, однокурсником, а не просто товарищем из Орла. Пока об электронной машине еще не договорились, надо было использовать этот шанс.

Конечно, в случайных компаниях знакомятся одни плебеи. Люди достойные ходят для этого в научные залы библиотек. Совпали темы диссертаций– порядок, не совпали – прошу простить.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 13
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.