Петров, усмехаясь, аккуратно затоптал окурок, усмехаясь, отнес его в урну, вернулся на прежнее место – и все усмехаясь, покачивая головой. Мол, выставил из себя бонвивана, игрока на авось, и главное – перед кем? Перед самим собой. Уж тут-то можно было бы не заноситься. Всего-то у Петрова за двадцать пять его лет была лишь одна девчонка, была по-настоящему, как хочешь, так и понимай, и та наконец сказала: «Иди-ка ты, Петров, себе потихоньку». Сказала – и все, ничего не объясняла, никакого подтекста не вкладывала, «ступай себе» – и Петров пошел. Это травма, это долго еще, лет десять будет светить. Но Петров толстокож, внешне на нем не выступило. Только вот побледнев стал немного, раньше был уж очень румян. Думать стал больше. Что ни говори, а жизнь обогащает.

Как всегда, стоит только напомнить себе, – потянуло звонить. Сразу руки вспотели, двухкопеечная монетка сама нащупалась в кармане: у Петрова они не переводились теперь. Поборолся с собой, потерзал себя, для приличия больше, и – под мышкой букет – зашагал к автомату. Побежал даже под конец, бормоча себе под нос: «К черту, к черту!» Петров не понимал, зачем он это делал: вдруг срывался с места, бежал и звонил, повторяя все время «к черту». Голоса были всякие: мамочкин, папочкин, младший брат иногда подходил, сквернословил ужасно, незнакомые люди какие-то удивлялись:

«Алло, перезвоните, ничего не слышно, алло!» Сама она взяла трубку только один раз. Взяла – и сразу узнала. Значит, помнила Петрова, не такая уж насыщенная была у нее после Петрова жизнь.

– И долго это будет продолжаться?

Он криво улыбнулся, хотел было выдавить из себя какое-нибудь слово, но только крепче прижал трубку к уху. Лицо его заблестело, как всегда в минуту волнения.

– Послушай, Петров. Ведь я так не выдержу. Я выйду за тебя замуж, и это будет хуже смерти.

Петров поднял руку и с силой ударил по рычагу. Голос не пропал. Напротив, он стал чище и громче.

– Ты доиграешься, Петров. Ты попадешь в момент, когда мне будет все равно, и я выйду за тебя замуж, честное слово. Стоит ли так крупно рисковать, Петров?

2

Дверь ему открыла Пискуненко. Сказать, что радость озарила ее веснушчатое лицо, было бы некоторым преувеличением. Скорее она даже смутилась: не отступила на шаг, но отшатнулась, издав не то громкий вздох, не то тихий вскрик, и воровато оглянулась направо-налево.

– Ну, что? – сказала она наконец вполголоса. – Пришел все-таки?

– Да, вот... – неопределенно улыбнулся Петров. Он еще не знал, как себя вести.

– Ой, господи)– спохватилась Пискуненко. – Да что же это я через дверь... Заходи!

Петров оказался в тесной прихожей, вешалка на стене была почти пуста.

– Что, отменяется? – спросил Петров.

Пискуненко ему не ответила. Отойдя от двери и обхватив руками голые плечи, она как будто давала возможность полюбоваться собой на расстоянии.

В своем великолепии Пискуненко была ужасна. На ней было узкое платье намного ниже колен из черного переливающегося материала, все сплошь обшитое зелеными Чешуйками – такие ритуальные одежды носят певицы провинциальных эстрад. На левом плече громоздилась брошь зеленого стекла, к ушам были прикреплены клипсы из грозди тех же чешуек, прическа в виде высокой плетенки явно подавляла своими размерами маленькое рябенькое лицо.

– Что смотришь? – неестественно строго спросила Пискуненко, крепко вцепившись пальцами в свои худые плечи. Руки ее, голые до плеч, покрылись крупными мурашками. «Волнуется», – подумал Петров, и ему стало жалко Пискуненко.

– Ты похожа на Ифигению, – сказал он, положив букет на тумбочку и снимая пальто. – На Ифигению в Авлиде.

– Это хорошо или плохо? – все так же сухо спросила Пискуненко. Чутьем она, по-видимому, понимала, что к ее наряду пойдет высокомерие и неприступность, но получалось пока по-учительски сухо.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 13
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.