На закате

– А я считал тебя за летчика, – оглянувшись, присоединился к разговору скучающий богатырь. – Фуражка-то! Значит, чужая?

– Это несбывшаяся мечта, – ехидно прибавила сзади еще одна разговорчивая.

– Правильно, – не поднимая глаз и кивая, откликнулся Федя. – До чего у нас догадливый народ пошел!

– Он вкалывает! Такие навкалывают – дождешься! Все ведь ты врешь, наглец, и не моргнешь. Кнута на тебя нет! – как с трибуны провозгласила толстая пассажирка, у которой оказались неожиданные запасы голоса, далеко еще не исчерпанные до дна.

Паж драчливо вскинулся, чтобы защитить друга:

– Он прораб!

А сам Федя взмолился миролюбиво:

– Я здесь никому не родственник, граждане, так что прошу не «тыкать», это неприлично. Вот даже и старый человек может вам подтвердить. Правда?

Виктор Степанович всегда стеснялся привлекать к себе внимание, буркнул: «Правда, правда» – лишь бы отделаться, и согнулся в надежде спрятаться ото всех. Не удалось. Встала кондукторша с облезлой, раздутой сумкой и хрипло гаркнула на весь автобус:

– А ну, молодежь! Уступите место инвалиду Отечественной войны! Живо! Еще несколько голосов неразборчиво зашумело в защиту Виктора Степановича, но были и такие:

– На лбу не написано, у кого права.

– И то! Повесь жетон на лацкан – никакой проблемы!

– Ох, ох! Один без всякого жетона уступит, а другой, глядя на жетон, еще скорей глаза зажмет.

– И крепче, – подхватил кто-то.

Поохавшая женщина сунула в дамскую сумочку небольшую книжку с колен, щелкнула замком и встала, приглушив на миг всех, потому что поразила спутников своей неброской, отцветающей, но еще пригожей миловидностью.

– Садитесь, – пригласила она, повернувшись к Виктору Степановичу, и тот не успел поблагодарить, как Федя, разглядывая женщину, сказал ей:

– А у инвалидов есть свои места. Законные. Вон, пожалуйста! – И, мотнув головой так, что съехала и покосилась фуражка, а все кудри подпрыгнули, опять прилип глазами к книжной странице. При этом он подтолкнул локтем пажа.

Тот все эти минуты острым перочинным ножичком вырезал из куска фанеры гитару величиной с ладонь, изящную игрушку, которую можно было, наверно, привязать к сумке как брелок. Отрывался только для того, чтобы тонкими пальцами собрать со своих штанин щепочки и сунуть их в щель сиденья. Но после толчка вскинул голову – щеки стали сразу и необычно пунцовыми – и пискнул:

– Там по-русски написано!

На «законных» местах для инвалидов, привалясь плечом к плечу, спали двое, тоже молодые, их откровенно громкое, безмятежное дыхание прослушивалось даже сквозь гул мотора. Похрапывали дуэтом. Встал богатырь, на всякий случай взамен себя кинув на сиденье клетчатую кепку с ломаным козырьком, угрожающе пообещал: