Мир Чехова

  • В закладки
  • Вставить в блог

29 января 1860 года родился Антон Павлович Чехов

Если бы он не стал великим писателем, он стал бы великим человеком. Его жизнь была бы достойна войти в историю как пример удивительной победы человека над самим собой. Это была ежедневная, упорная, не знающая никаких снисхождений работа. Работа, невидимая для окружающих: они замечали только ее итог, не зная и не подозревая, какой непростой ценой он достигнут.

Деликатность, терпимость Чехова общеизвестны. Даже у людей, близко знавших писателя, не возникало сомнений, что эти качества у Чехова врожденные, что ими счастливо наделила его природа. Между тем они результат самовоспитания, непрерывной работы над собой.

«Ты пишешь, что завидуешь моему характеру. Должен сказать тебе, — замечал Чехов в письме и жене, — что от природы характер у меня резкий, я вспыльчив и проч. и проч. Но я привык сдерживать себя, ибо распускать себя порядочному человеку не подобает. В прежнее время я выделывал черт знает что. Ведь у меня дедушка по убеждениям был яростный крепостник».

«Привык сдерживать себя» — как по-чеховски скромно это сказано!

Нравственный идеал Чехова — это гармонически развитый человек. Таким, в сущности, был он сам; точнее, к этому он стремился и этого добивался, преодолевая в себе даже те недостатки, которые являются как бы заданными от рождения и, казалось бы, совершенно не поддаются искоренению. Но вот странность: когда для иллюстрации мы пытаемся привести какой-либо образ гармонически развитого человека, то мы не находим его в обширном чеховском творчестве. Нет у него таких героев. Даже среди любимых его героев нет такого, про кого можно было бы сказать, что у него «все прекрасно — и лицо, и одежда, и душа, и мысли». Больше того, мы часто досадуем на них, на любимых чеховских героев, потому что в самых очевидных ситуациях они ведут себя вовсе не так, как подсказывал бы каждому здравый смысл. На их явные слабости и несовершенства досадуем. Вот Астров — почему он пьет? Почему влюбляется не в Соню, а в избалованную, изломанную Елену Андреевну? Почему сестры Прозоровы безропотно сносят, как распоряжается в их доме крикливая Наташа? Зачем Дымов терпит причуды своей пустой, ветреной жены?..

Конечно, вопросы эти не из обихода строгого литературоведения, они носят больше житейски простодушный характер. И все-таки задумаемся над ними. Нет ли здесь намеренности, некоего умысла со стороны Чехова, и если есть, то как его объяснить?

Прежде чем ответить, задумаемся еще над одним парадоксом. Среди героев, которые неприятны Чехову (и неприязнь к ним он внушает читателю), есть люди, которые не имеют видимых слабостей и недостатков и которые наделены множеством самых похвальных качеств. Внешне идеальные люди. Прочитайте хотя бы эту характеристику — она о людях, в которых счастливо соединились самые счастливые качества:

«Они и поют, и страстно любят театр, и рисуют, и много говорят, и пьют, и голова у них не болит на другой день после этого; они и поэтичны, и распутны, и нежны, и дерзки; они умеют и работать, и возмущаться, и хохотать без причины, и говорить глупости; они горячи, честны, самоотвержены...»

Как не позавидовать таким людям? Студент Васильев, герой рассказа «Припадок», завидует им, Майеру и Рыбникову, двум своим приятелям, которые чувствуют себя в жизни надежно и уверенно, которые твердо знают, что «водка дана, чтобы пить ее, осетрина — чтобы есть, женщины — чтобы бывать у них, снег — чтобы ходить по нем».

Но вот это прекрасное сочетание прекрасных качеств разлетается вдребезги, теряет всякий смысл. И потому лишь, что в нем отсутствует всего одна составляющая, одно качество. Эти счастливцы, приятели студента Васильева, были лишены таланта, которым сполна наделен он сам. Таланта человеческого.

«Он обладает тонким великолепным чутьем к боли вообще. Увидев слезы, он плачет; около больного он сам становится больным и стонет; если видит насилие, то ему кажется, что насилие совершается над ним, он трусит, как мальчишка, и, струсив, бежит на помощь».

Вот это качество — неудобное, ничего, кроме беспокойства, человеку не приносящее, — Чехов кладет на весы. На другой чаше — сочетание самых блестящих, надежных, счастливых человеческих свойств. И оно перевешивает. Такое может быть только у Чехова. Вы понимаете, сколько ухабов, неудобств готовит жизнь студенту Васильеву, понимаете, как больно он будет ушибаться обо все углы и выступы, в то время как его благополучные приятели благополучно будут их обходить; вы понимаете, наконец, что человечество состоит не из одних студентов Васильевых и что студентам Васильевым не переделать, не перевоспитать человечество... И все-таки, каким бы хрупким оружием ни был бы вооружен студент Васильев, нравственное преимущество «а его стороне.

Есть две категории удачливости: есть люди счастливые и есть счастливчики. Если первые достигают успеха трудной ценой, то для других удача предопределена происхождением, или выигрышным стечением обстоятельств, или их способностью идти по жизни напролом, энергично расталкивая окружающих локтями. Такие люди не любят обременять себя нравственными терзаниями, они раз и навсегда выяснили, твердо усвоили: «Водка дана, чтобы пить ее, осетрина — чтобы есть, женщины — чтобы бывать у них», — и потому ничто в жизни не мешает им наслаждаться жизнью, быть в меру поэтичными и в меру легкомысленными, быть одновременно нежными и дерзкими, хохотать без причины и говорить глупости... Как видите, теперь характеристика Майера и Рыбникова прочитывается уже по-иному, с иным нравственным знаком. В ней ничего не изменилось, ни одного слова, — изменилось содержание, которое несут эти человеческие качества.

Для Чехова это характерно: он как бы внушал читателю недоверие к человеческим качествам в их отвлеченном, абстрактном виде. Этот человек добр. А этот суров, замкнут. Тот требователен, категоричен. Кто из них плох, кто хорош? Чехов исключал такую постановку вопроса. Ответить на него он мог не раньше, чем испытывал определенные человеческие качества в определенных условиях, конкретных обстоятельствах.

Чехов не любил наглядных, настойчиво афишируемых добродетелей. Достоинство, доведенное до конечной, крайней степени, приводит к своему отрицанию. Поучительно сравнить два чеховских заголовка, их смысл, их значение, их судьбу. Они примерно одинаковы: «Необыкновенный» и «Великий человек». «Великий человек» — так Чехов предполагал назвать рассказ «Попрыгунья». Доктор Дымов был действительно великим человеком, и такое название рассказа было бы оправданным. Но Чехов отказался от него: название было несколько торжественным, величавым, «не чеховским». А вот к другому рассказу оставил заголовок, хотя герой рассказа, коллежский асессор Кирьяков, вовсе не был человеком необыкновенным, а был мелочным, сухим, педантичным человечком. «Необыкновенность» его заключалась только в том, что все хорошие человеческие качества он доводил до преувеличения, до той степени, когда они теряют свое реальное содержание, свой смысл.

«Он честен, справедлив, рассудителен, разумно экономен, но все это делается в таких необыкновенных размерах, что простым смертным делается душно. Родня разошлась с ним, прислуга не живет больше месяца, знакомых нет, жена и дети вечно напряжены за каждый свой шаг. Он не дерется, не кричит, добродетелей у него гораздо больше, чем недостатков, но когда он уходит из дома, все чувствуют себя здоровее и легче».

Ум, добро, красота хороши в человеке, когда они естественны. Когда из них не выхолащивается реальное содержание, когда они не становятся, как у коллежского асессора Кирьякова, самоцелью. Кирьяков назойливо, до неправдоподобия правилен, он буквально истязает всех своей правильностью.

«Казалось, что даже воздуху тяжело, что еще немного — и стены упадут, не вынося давящего присутствия необыкновенного человека».

Есть определенная логика в том, какой нравственный идеал утверждала проза Чехова, и в том, какие люди нравились самому Чехову в жизни. Чехов не любил людей, которые так или иначе походили бы на уже знакомого нам коллежского асессора Кирьянова. По свидетельству писателя С. Елпатьевского, Чехова не влекло к «людям строгим, которые остро ставят вопросы жизни и без колебаний отвечают на них». И, напротив, ему нравились люди «добрые и мягкие, нетребовательные и неповелительные».

Свидетельство примечательное!

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этой рубрике

«Услышать ось земную»

15 января 1891 года родился Осип Мандельштам

Я не претендую на какую-то элитарность

6 декабря 1958 родился актер Александр Балуев

Святой черт

30 декабря 1916 года был убит Григорий Распутин

в этом номере

На Западе, где начинается Восток

Из перуанского дневника

Добрая душа

Рассказ